Венок Соломона

Была апрельская пасхальная ночь. Пахло весенней оттепелью, набухшими тополиными почками и распустившейся вербой. Холодные капли подтаявшего снега, скатываясь с крыш, тихонько позванивали по жестяным подоконникам. К утру они подстынут, повиснут прозрачными сосульками, заискрятся на воскресном солнце праздничного дня. Мелодичные звуки церковного колокола нежно плыли в тишине спящего городка. Запоздалые прохожие торопились в свои тёплые, уютные квартиры. Вдова Наталья Маркова, повязанная тёмным платком, в длинной юбке, в лёгком весеннем пальто, спешила домой с богослужения в храме. В плетёной корзинке, покрытой вышитым полотенцем, женщина несла три кулича и бутылку «Кагора», освящённых батюшкой отцом Сергием. У алтаря, после зажжения свечи за упокой души погибшего мужа, к Наталье подошёл отец Сергий, благословил, участливо сказал: - Памятую, сестра, о горе твоём, но ещё мудрый Соломон говорил: «Все дни несчастного печальны… А при сердечной скорби дух унывает». Оставь страдания свои… Расти дочь свою в послушании и любви к Богу… И не терзай себя воспоминаниями, не изводи душу слезами горючими… Ты молода, красива, найдёшь своё счастье… Радостным представлялся Наталье домашний стол в эту Пасху: куличи, пироги, конфеты, золотисто-багряная чаша с горкой крашеных яиц на белой, с махровыми кистями, скатерти. Впервые за двенадцать лет, проведённых в тоске по мужу, после проникновенных слов священника на душе стало легко и светло. Дома ждёт дочь Таня. Не спит, конечно. За мать переживает, её поздним возвращением обеспокоена. Одиннадцатый класс заканчивает. Отличница. В медицинский институт поступать будет. С парнем старше себя дружит. Денис - студент педуниверситета с физико-математического. Спокойный, тихий… Лицом приятный… Молчун, правда, но добрый, отзывчивый, трудолюбивый. Каждую весну помогает Наталье на огороде. И в Тане души не чает. А Таня… Всегда весела. Хохотушка. Взглянет, порой, на портрет отца, взгрустнёт, слезинки утрёт. И вот уже опять что-нибудь напевает, прибираясь в доме. Помнит, как носил её отец на плече… Майор Николай Марков погиб, спасая из огня троих малолетних детей. Вынес последнего ребёнка и кинулся в огонь за мяукающим котёнком, но горящая крыша рухнула на него. Посмертно награждён орденом Мужества. Таня тоже хотела пойти в храм, но мать отговорила её. - Народу в соборе будет много… Домой поздно возвращаться, а тебе утром рано в школу собираться… На Троицу вместе пойдём, - пообещала Наталья. Так, под впечатлением церковной мессы и слов священника, с мыслями о дочери поспешала она домой. Уже недалеко улица Лермонтова, её кирпичный дом под зелёной черепицей, палисад, огороженный штакетником. Ещё проулок, повернуть за продуктовый магазин «Сапфир» и… Тишину полутёмной, пустынной улицы вдруг нарушил молодой, задорный голос. Парень возвращался от любимой девушки, весёлый, счастливый, полный радужных надежд на благополучную жизнь. Она дала согласие выйти за него замуж! И парень, распираемый переполнявшими его чувствами, взбудораженный выпитой бутылкой пива, запел. Может, более громко, чем того требовали потушенные окна молчаливо чернеющих домов. - А я иду, шагаю по Москве, И я пройти ещё готов Солёный Тихий океан, И тундру, и тайгу… Таким вот нетрадиционным способом заявлял молодой человек о своём намерении твёрдо идти по жизни. А навстречу шёл милицейский патруль. Два сержанта в серых бушлатах, в кепках, походивших на зэковские, в тяжёлых омоновских ботинках, тяжело ступая, брели, похрустывая наледью подмёрзших лужиц и поигрывая резиновыми дубинками. - За всё дежурство ни одного протокола, - хмуро проговорил один из них – высокий, плечистый, с хрипло шуршащей рацией на боку. - Хоть бы какой завалящий забулдыга попался нам, - тем же тоном, взгянув на часы, ответил напарник, низкорослый, узкоплечий. – В отделе нас не поймут… Спросят протокол… Волею случая все сошлись у магазина «Сапфир», освещённого мигающей синими огоньками вывеской. - Гражданин… Вы нарушате покой мирных жителей, - задержали парня милиционеры. - А что я сделал? Громко пел? Не буду больше… Извините, - попытался уйти парень. - Вы пьяны… Мы доставим вас в вытрезвитель… - Меня?! В вытрезвитель?! Какой же я пьяный? Только бутылку «Балтики» выпил… Домой иду… Чего хватаете меня? - А… Так ты ещё и сопротивление оказываешь… - Пустите… Уроды… Руки зачем выламываешь? Больно... - Оскорбляешь… При исполнении… Артём! Вызывай патрульную машину! Протокол на него за хулиганство составим… Выражался нецензурно… Находился в нетрезвом виде… Нарушал общественный порядок… Оказал сопротивление при задержании… - Да пустите… Чего пристали? – вырывался парень, которого совсем не прельщала перспектива ночёвки в вытрезвителе. Протокол, административное наказание… Оштрафуют, сообщат на работу… Узнают родственники, начальство… А главное, о нём, как о пьянице, станет известно невесте. И это накануне свадьбы! Стыд! Позор! Срам! Нет… Этого никак нельзя допустить… Парень рванулся изо всех сил, толкнул высокого милиционера… Тот, поскользнувшись, упал. Грузно, всем телом шмякнулся задом в лужу. - Ах, ты, гад! Ещё и толкаться! По синтепоновой куртке парня захлопали дубинки. - А-а… Люди! Помогите-е! - Что вы делаете, ироды окаянные! Зачем бьёте его? – подбежала Наталья к милиционерам, неистово пинавшим парня… Разве можно? Вот так, ногами? - Он оказал сопротивление, - увидев женщину, убавили пыл патрульные. – Оскорблял… Выражался… - Неправда! Я всё видела! Пел он, никого не трогал… Вы сами прицепились к нему… Парень с трудом поднялся, прикрывая рукой заплывший глаз. В эту минуту он уже ничего не соображал. Обида, боль, несправедливость затмили разум. Со слепой яростью бросился на обидчиков. И не было для него разницы, кто перед ним: милиционеры, враги или черти в их обличье. Завязалась потасовка. Замелькали кулаки и дубинки. - Прекратите! Милиция! – закричала Наталья, беспомощно оглядываясь по сторонам. Но улица сонно молчала. Лишь синие огоньки вывески суматошно бегали по краям её. И в чьём-то дворе беспокойно лаяла собака. Наталья схватила низкорослого за куртку, пытаясь оттащить от парня, бестолково махавшего руками. Кто-то дёрнул за корзинку. Бутылка с вином выпала, разбилась. Куличи раскатились по дороге. Их затоптали… В руке низкорослого сверкнул пистолет. Глухой удар рукояткой по голове. Парень охнул, падая навзничь. И характерный стук, словно кочан капусты или дыню уронили на ледяной асфальт. Протарахтел старым мотором милицейский «Уаз». Из патрульно-постовой машины выскочили ещё двое блюстителей порядка, подхватили избитого парня под руки, пихнули в автомобиль. - А вы, гражданочка, поедете с нами, - заталкивая пистолет в кобуру, приказал низкорослый сержант. Отдышался от возни, добавил: - Это самое… Если чё с ним… Подтвердите, что оказал сопротивление при задержании, угрожал ножом… Ну, споткнулся… Упал… Зашибся… - Неправда! – возмутилась Наталья. – Я всё видела! Не было у него никакого ножа… - А это что?! – показал сержант «бабочку» - раскладной нож, неизвестно откуда вдруг взявшийся. – Отняли у хулигана во время задержания… - Я не буду лгать, так и знайте. Ибо, как сказано в притче Соломона, в главе девятнадцатой, стих пятый: «Лжесвидетель не останется ненаказанным, и кто говорит ложь, не спасётся». Её почти силком усадили в машину. «Это самое… Если чё» случилось: По дороге в больницу молодой человек умер, не приходя в сознание. В отделе милиции Наталье предъявили для подписи протокол. Она прочитала и ужаснулась. - Да здесь всё не так! Не бросался он с ножом! И не хулиганил, а шёл по улице и громко пел. Не сам он упал, а после того, как милиционер… Вот этот… Маленький ростом… Ударил его по голове пистолетом… Да… Я видела… Сама напишу, как было всё на самом деле… Низкорослый, оказавшийся сержантом Шубиным, отозвал свидетельницу в сторону, понизив голос, заговорил заискивающе и просительно. - Пожалуйста, Наталья Юрьевна… Что вам стоит подтвердить? Ну, упал… Стукнулся башкой о бордюр… Никто не пинал его… Ведь так? Он пьяный шёл… Где-то подрался… Узкие плечи трясутся. Голос дрожит. Колени подрагивают. Совсем не тот ершистый вид, что был возле магазина «Сапфир». Смотрит умоляюще. Понимает: судьба его в руках этой немолодой уже русоволосой женщины с красивым и строгим лицом без следов косметики. Нет, с такой просто так не договориться… И принесло же её! Высокий, тот, который был с ним в патруле, незаметно подал знак: «Подойди!» Шубин подошёл. Высокий горячо зашептал ему в ухо: - Деньги ей предложи… Тыщ десять… - Ого! Где я столько возьму? - Сбросимся… Если начнут копать, мне тоже не поздоровится… Вместе пинали… - Бесполезно… Верующая она… На своём стоит… Говори с ней сам… Может договоришься… Денежки – то всем нужны… Высокий, оказавшийся сержантом Корнеевым, начал вежливо, с извинительной улыбкой: - Простите, Наталья Юрьевна… Так получилось… Куличи вам купим… И вино тоже… Денег дадим… Десять тысяч! Нет, двадцать! – поправился Корнеев, увидев возмущённое лицо женщины. – Очень прошу: измените ваши показания! Наталья поднялась со стула, подошла к двери кабинета, взялась за медную ручку. Головой с недоумением покачала. - О чём говорите? О каких-то куличах… О деньгах за пролитую кровь… Человека беспричинно забили насмерть и откупиться хотите? Всем праздник святой Пасхи сегодня… А каково матери, потерявшей сына? Не надейтесь! Клеветать на несчастного не стану. Сказано в книге притчей Соломоновых: «Мерзость пред Господом – уста лживые, а говорящие истину благоугодны Ему». Глава двенадцать, стих два. - А не докажете! Вы одна, а нас вон сколько, - показал Шубин на сидящих в кабинете сотрудников. – Они подтвердят… - «Насилие нечестивых обрушится на них, потому что они отреклись соблюдать правду», утверждает Соломон. Глава двадцать один… Стих семь… И она ушла, полная решимости не отступать от своих показаний, чего бы этого ей ни стоило. Ей угрожали. Подожгли баню и сарай. Вырвали с корнями огурцы и помидоры. Обещали покалечить. Звонили по телефону и советовали хорошенько подумать. Бросали в окна камни, но вместе с разбитыми стёклами ещё более крепла уверенность в своей правоте. После долгих волокит следователя, явно выгораживавшего нарушителей законности, состоялся суд. Конечно же, все обвинения сводились к тому, что стражи порядка «превысили пределы необходимой обороны». - Свидетель Маркова… Вы продолжаете утверждать, что Шубин ударил потерпевшего пистолетом по голове? – строго спросил судья. - Да, ваша честь… - ответила Наталья, - поскольку видела, как Шубин ударил парня по голове, отчего тот упал и стукнулся затылком об дорогу… «Лжесвидетель погибнет, а человек, который говорит, что знает, будет говорить всегда». Глава двадцать один, притча двадцать восемь… Судья и народные заседатели понимающе переглянулись: верующая, что с неё взять? Корнееву и Шубину дали соответственно один и три года лишения свободы… Условно… И уволили из органов внутренних дел по служебному несоответствию. - Ты меня ещё вспомнишь, старая вешалка… Отомщу тебе… - прошипел Шубин, покидая здание суда. …Промозглым октябрьским вечером во дворе Натальи Марковой залаял Бой, совсем ещё молодой пёс. Шаловливого щенка русского спаниэля подарил Тане на день рождения Денис. Чёрный, кучерявый, словно барашек, с белой отметиной на груди, жизнерадостно-игривый пёс вызвал у девушки умильный восторг. Она часто водила этого вертлявого красавчика на прогулку, не спуская с поводка, но в этот раз Бою первый раз позволили гулять самостоятельно. Вислоухий малыш, чувствуя себя хозяином двора, залаял густым баском, срываясь на фальцет, и в голосе его прорывались злобные нотки. - Кто бы это мог быть? – в тревоге встрепенулась Наталья, отодвигая штору на окне. Выглянула на улицу. У калитки стоял мужчина. Издали и в сумерках надвигающейся темноты трудно было узнать его. Бой прыгал возле калитки, не пускал чужого во двор. Наталья вышла на крыльцо, посмотрела на незнакомца, но не рассмотрела и подошла к калитке. Накрапывал дождь. Низкорослый, худоватый мужчина пьяно пошатывался на неустойчивых ногах. - Шубин!? Вы?! – отшатнулась Наталья. – Что принесло вас в непогоду да ещё в непотребном виде? Бывший блюститель порядка, мокрый, в заляпанной грязью куртке, что-то развязно ответил, но Бой громко лаял, и она не разобрала его пьяного бормотания. - Отгони собаку! – крикнул Шубин, отбрасывая под забор пустую бутылку из-под водки. - Бой! На место! Марш в дом! – шумнула на собаку Наталья, но бесполезно: пёс скалил зубы и злобно рычал. - Что вам нужно? – пытаясь схватить пса за ошейник, спросила Наталья. Бой увернулся, продолжая лаять. Собаки терпеть не могут пьяных. - Дай на выпивку! – потребовал Шубин. – И уйми, наконец, этого пуделя… А то я пристрелю его… Деньги гони! - Ничего не дам… Ступай туда, откуда пришёл! - Ах, ты стерва! Всю жизнь мне изнохратила… Безработным сделала… Мстить буду тебе! Жестоко! Шубин грязно выругался и пошёл прочь, шлёпая по лужам кирзовыми сапогами. Наталья вернулась в дом, села за прерванную работу: подшивала дочери новое платье. Таня писала сочинение по литературе. Оторвалась от книги, вопросительно глянула на мать. Та поспешила успокоить дочь. - Так… Пьяница один денег на выпивку просил… - Дала ему деньги? - Нет, конечно… Кабы бедный человек попросил… Вдруг в тёмном дворе снова залаял Бой. Мать и дочь одновременно посмотрели друг на друга, тревожно прислушиваясь. И в этот напряжённый момент грохнул выстрел. Отчаянно, неистово-дико завизжал Бой. Заскулил тише и всё смолкло. Отбросив шитьё, Наталья выскочила за дверь. Кто-то убегал от калитки в темноту осенней ночи. У крыльца она споткнулась обо что-то мягкое и тёплое. Потрогала руками и сердце защемило в безысходной тоске: бездыханный Бой истекал кровью. Он ещё не повзрослел, но уже стал верным другом и защитником. Не прожив и пол года из своей короткой собачьей жизни, умненький, ласковый, доверчивый и безобидный пёсик заслуживал право жить на земле больше, чем всякие там «шубины». - И как только их земля носит? – обняв голову убитой собаки, простонала Наталья. – Ах, Шубин, Шубин… Твоих поганых рук дело… Убийца! У, проклятый! Видит Господь, не оставит без наказания… Бедный пёсик… Маленький ты наш, - унося собаку в дровянник, всхлипывала Наталья. Поутру она зарыла Боя в палисаде. Две недели Таня ревмя ревела, обливаясь слезами. Её горе казалось ей безутешным. - Плачь, доченька… Легче будет, - поглаживая дочь, говорила Наталья. – Тяжко тебе, знаю… Но ещё тяжелее терять близкого человека… Дай Бог, чтобы это горе осталось бы для тебя самым горьким… Плачь, доченька, плачь… Наталья написала заявление в милицию. Приходил участковый уполномоченный, разбирался. - Собаку надо было держать на привязи… Развели тут псарню! – напустился милиционер на испуганную его резким тоном женщину. – Почему бутылка валяется у забора? Вот составлю протокол за антисанитарию… И почему вы решили, что стрелял Шубин? Где свидетели? Кто видел его с ружьём? Прибегала мать Шубина – сухонькая, невзрачная женщина с растрёпанными волосами, торговка молоком с неприятным запахом. То ли полынью кормила корову, то ли ещё какой-то пакостью. Шамкая беззубым ртом, кричала у калитки так, чтобы соседи слышали: - Бессовестная! Кляузы на сыночка моего пишешь… Отрыгнётся тебе, вот увидишь… Он тебе всё равно отомстит… Так и знай! Собаку ей жалко! А сына моего ты пожалела на суде? Не виноватый он! - Богу виднее… Господь рассудит, на чьей стороне правда, - спокойно ответила Наталья. Бог не толкал Шубина и Корнеева на путь нечестивых. Безработные, они сами встали на преступную, скользкую дорогу лёгкой наживы. Не пошли гнуть спины грузчиками на продбазу. Не захотели таскать кирпичи на стройке или копать траншеи под водопровод. Потому как не привыкли трудиться в поле, выращивая хлеб, работать на заводе, на фабрике, крутить гайки машин, разносить почту или тянуть провода электросетей. Много и других дел найдётся для человека без профессии, желавшего честно заработать деньги. Нет… Приятели решили украсть в деревне быка, забить его и продать мясо на рынке. Снежной январской ночью Шубин со своей беременной женой и Корнеев приехали на животноводческую ферму. Жену Шубин оставил в машине, в старых «Жигулях». - Подай сигнал, если чё…, - наказал ей Шубин, извлекая из-под сиденья топор. Корнеев прихватил лом. Озираясь по сторонам, воры подошли к закрытым воротам. Прислушались. Тихо. Слышно, как внутри, погромыхивая привязью, возится скотина. Корнеев раздвинул заиндевевшие на морозе ворота. Шубин включил фонарь, вынул нож. И они, шарахаясь от собственной тени, боязливо двинулись в темноту телятника. В луче фонаря вдруг возник пятнистый бык, стоящий в загородке отдельно от других животных. Блеснули его глаза. Опустив в ясли рогатую голову, бык шуршал сеном. К нему и направились злоумышленники. Воры не рассчитывали застать кого-либо на ферме в полночный час, но просчитались. На сеновале спали дед Макар и его восьмилетний внук Серёжа. Они услышали скрип отпираемых ворот телятника, где толклись в стойлах годовалые бычки. - Лежи тихо, не вставай, - шепнул дед Макар. – Пойду посмотрю, кто там… Старик включил рубильник. В тусклом свете запыленной лампочки перед ним возникли две мятущиеся фигуры. Он увидел в их руках топор и нож, и сразу понял страшные намерения пришельцев. Дед Макар схватился за вилы и шагнул навстречу непрошенным гостям. - Ах, вы, гады… Пошли прочь! А не то… Стращая, неудачно замахнулся, зацепился черенком вил за перекладину стойла, и они выпали из рук старика. Тотчас Шубин, с перепугу, всадил ему нож в грудь. Старика забросали соломой, и подтянув за цепь ближнего бычка, быстро расправились с ним. Наскоро, не снимая шкуры с забитого животного, разделали тушу и обрызганные, перемазанные кровью, перетаскали куски мяса в багажник «Жигулей». От страха за совершённое злодеяние, торопясь унести ноги с места преступления, Шубин гнал тяжело гружённую машину на предельной скорости. На крутом повороте не справился с управлением. Машина заюзила, завертелась, закувыркалась на заснеженном поле. Корнеев чуть дышал. Он сломал два ребра и ключицу. У стонавшего Шубина оказались перебитыми ноги. Жена Шубина, ударившись головой, преждевременно разродилась травмированным ребёнком и умерла. В салоне исковерканной машины кряхтел, барахтался новорожденный младенец. В окровавленном снегу валялись куски мяса, выпавшие из разбитого багажника. В сизой рассветной мгле торчком дыбились из перепаханного снега искорёженные «Жигули». Такая картина предстала глазам инспекторов дорожного движения, прибывшим на место аварии. Мальчик Серёжа, спрятавшись на сеновале, всё видел и рассказал следователям. Преступников быстро нашли, арестовали, вылечили и судили. Шубина и Корнеева приговорили соответственно к девятнадцати и десяти годам лишения свободы в колонии строго режима. - Мало дали! – рыдала в зале суда пожилая женщина. – Они хоть в тюрьме, да жить будут… А мой Макарушка в земле сырой лежит… …С тех пор минуло шесть лет. Наталья работает администратором гостиницы. Познакомилась с одиноким мужчиной, добрым, заботливым человеком, полковником в отставке, обрела с ним своё долгожданное счастье. Татьяна закончила мединститут, работает детским врачом-педиатром. Недавно она и Денис сыграли свадьбу. Денис - директор школы. Живут молодые отдельно от родителей. Снимают квартиру. Медовый месяц молодожёны проведут в Тайланде, на берегу моря. Как-то, выйдя из гостиницы и направляясь к остановке маршрутного такси, Наталье встретилась мать Шубина. Сгорбленная, скрюченная как ветка сухого дерева, седая старуха, опираясь на палку, вела за ручку хромую девочку. Прижимая к себе маленькую куколку-«Барби», бедняжка неестественно забрасывала покалеченные ножки, весело и неумолчно щебетала. - Несчастный ребёнок… Ещё ничего не понимает, как тяжко ей придётся в жизни, - вздохнула Наталья. – За что обрекли тебя на муки твои зловредные родители? Будь же счастливо, невинное дитя, насколько это возможно в твоём положении. Храни тебя Господь и смилуйся над малышкой. Собственные беды, треволнения показались столь мелкими и незначительными в сравнении с несчастной судьбой этой девочки. Слёзы навернулись на глаза. Наталья промакнула их кончиком шёлкового, нежно-голубого платка, который повязывала теперь вместо шерстяного тёмно-серого, и заторопилась в свой милый дом на улице Лермонтова. Там её любят и ждут.