Венок Соломона

Годы перестройки… Лихие девяностые… …Захудалый городишко Болотное оправдывает своё название не просыхающей грязью на улицах. Протащиться по ним в дождливый день и не оставить сапог в глиняном месиве – дело не простое. Особенно, если идти возле старого деревянного строения, где раньше был продовольственный магазин. В продмаге этом, сыром и ветхом, с потолка отваливалась штукатурка. Случалось, падала на головы покупателей. Когда на глазах у всех кусок извести плюхнулся в бидон со сметаной, магазин закрыли. Сентябрьской холодной ночью воры залезли в него через печную трубу и под шум дождя обчистили. Пустую развалюху продали с аукциона. Купила её продавец бывшего продмага Раиса Уварова. Некоторое время на дверях пустого здания болталась фанерка с надписью «Продукты». Висел амбарный замок. Потом пришли рабочие. Запахло стружкой, красками, лаком. Старый дом по-прежнему уныло чернел среди корявых толстых тополей, но внутри преобразился. За железными решётками в оконных витринах красовались сурковые, ондатровые, норковые, барсучьи, колонковые, хорьковые, куньи шапки, песцовые, лисьи воротники, нутриевые, беличьи шубы. В зале суетились перепачканные мелом закройщики и портные. Стрекотали швейные машины. Нарядная вывеска приглашала заказчиков в «Улыбку» - ателье индивидуального пошива меховых изделий. Клиенты бросали тоскливые взгляды на ценники, вздыхали, молча уходили. «Улыбка» дышала на ладан. Спасти её мог лишь более дешёвый закуп сырья на базах звероферм. - Кто согласится на невыгодную сделку? Взять кредит? Пожалуй, это выход. Или закупить пушнину у охотников-промысловиков? – вслух размышляла хозяйка «Улыбки», морозным январским утром ожидая налогового инспектора. Долгожданный гость мог заявиться в любую минуту. Это он помогал «Улыбке» оставаться на плаву, закрывая глаза на неуплату налогов. Раиса старательно прихорашивалась. Снимала одни и вновь надевала другие украшения. Меняла помады. Взбивала, начёсывала жидкие рыжеватые волосы. Смотрелась в зеркало и хмурилась: морщинки под глазами. Никакой крем от них не помогает. Веснушки… Правда, щеголеватый, модно одетый налоговик целовал их, обещал не составлять протокол за неуплату налога. В дверь постучали. Раиса торопливо осмотрела себя. Поправила выбившийся завиток и кокетливо сказала: - Войдите! В кабинет вошёл рослый мужчина в потрёпанной спортивной куртке, в обшарпанной кроличьей шапке. - Здравствуй, Раечка! Вошедший снял тёмные очки, и Уварова растерянно отшатнулась в компьютерном кресле. - Стас?! Вернулся?! Я писала тебе… - Что не будешь ждать меня из заключения… Надеялась, что долго буду торчать на киче… А я вот откинулся раньше срока… Хорошо вёл себя в зоне, - сипло рассмеялся пришелец. – А ты, смотрю, не скучала без меня… Стас прошёлся по кабинету, бесцеремонно заглядывая в секретеры. Присвистнул, открыв дверцу бара. - Кучеряво устроилась, милая кралечка… Бизнес на мехах делаешь… А почему рыльце в пушку? – хохотнул он. – Сказать? А потому, радость моя, что вместе магазинчик подломили мы… Только я на себя всё взял… Семь пасок отмерили мне… Я париться пошёл, а ты в мехах купаешься… Много тебе перепало от продуктишков тех, что ты налево толкнула… Думаю, пора делиться наваром… Стас подошёл, нахально потрепал Раису по щеке. - Что губочки надула, шоколадная моя? Стукануть ментам на какие башли куплена «Улыбка» и эти красивые шапочки? Мне – то теперь всё фиолетово… Я своё отпахал в зоне. Или примешь Стаса в свои жаркие объятия? Раиса подавленно молчала. Разочарование было написано на её лице, ещё несколько минут назад выражавшее готовность с улыбкой встретить инспектора. Опять встречаться с этим наглецом и ханыгой? А что делать? Не садиться же в тюрьму за организацию кражи из продовольственного магазина? За сбыт краденого? На всю катушку размотают… А Стас?! Опустился ниже городской канализации… И это мастер спорта по биатлону, которого прежде любила! Какой-то небритый бомж! Разъездная спортивная жизнь с гулянками и драками закончилась для него судом. Два года условно дали. Занялся рэкетом, грабил торговцев на рынке, потом кража из продмага и тюрьма… - Кстати, Раёк, о птичках. Фраера одного шустрого надыбал. Вместе парились. Дельце предлагает… Стас открыл холодильник, достал банку чешского пива, подкинул на ладони. - Красиво жить не запретишь… Распечатал, жадно выпил. - Фраера, говорю, нашёл… Тоже недавно откинулся… Уварова закурила, бросила на стол зажигалку. - Ну и что? - Да, так… - пожал плечами Стас. – Пушное дело раскрутить предлагает… Мягкое золото у тунгусов достать может за водку… За поллитровку пара соболей… Закинув ногу на ногу, Раиса стряхнула лакированным ногтем пепел с сигареты, окинула оценивающим взглядом своего бывшего ухажёра. Приобуть, приодеть голодранца… Лысоват, нос приплюснут, да всё мужик… И компаньон… - Ладно… Не будем поминать старое… Семь лет тебе давали… Что же, по-твоему, я должна была все эти годы оставаться одна? Раиса пыхнула сигаретным дымом, примирительно добавила: - Что было – быльём поросло… Швырнула на стол ключи от квартиры и деньги. - Ступай ко мне домой… Приведи себя в порядок… Побрейся, ванну прими… Вечером обо всём потолкуем… И купи себе приличную одежду. Чмошник… Стас сгрёб ключи, деньги и вышел из кабинета. В дверях едва не столкнулся с налоговым инспектором. На улице к нему подошёл парень в кожанке и норковой формовке на коротко стриженой голове. Его вельветовые штаны пузырились на морозном ветру. - Уломал её, Стас? - Всё в ажуре, Грач! Стас показал деньги. - Гульнём в «Аэлите», братан! Два дня приятели кутили на дармовые деньги. На третий Раиса спросила: - Дружок твой кто такой? Надёжный человек? - Серёга Грачёв… За мошенничество в крупных размерах срок мотал… Башковитый… - Про пушнину давеча серьёзно говорил? Или так, языком трепал… Не передумал пушным делом заняться? Вот здесь два чемодана водки… Не самой лучшей, как понимаешь… Любителям «огненной воды» и такая сойдёт… Не продешеви… Компаньон! И выставила дорожные вещи. - Деньги, билеты до Северо-Байкальска… Смотри, по-умному там… Пушнину будете везти, ведите себя прилично, не привлекайте к себе внимания… - Всё будет нормалёк, Раечка! Вечером того же дня Стас и Грач втащили тяжёлые чемоданы в купейный вагон поезда «Москва-Тында». В них, обёрнутые поролоном, плотно лежали бутылки с водкой. - Пушное дело – крутой бизнес, Стас, - наливая в стаканы коньяк, тоном знатока говорил Грачёв. – У тунгусов яранги соболями завалены. Сам видел… Полы устилают соболиными шкурками, спят на них, укрываются ими, кухлянки из соболей шьют, портянками соболиными ноги обматывают… Темнота! Не знают цену мягкому золоту! Есть глухое местечко в тайге… Кедровая падь называется… Нас одно время в те края на лесоповал отправляли… - Ты-то как с тунгусами снюхался? - Последний год в расконвойке ходил… На заготовку оленины посылали… Скорешился с бригадой охотников. За водяру у них можно матрацовку соболями набить! Вывезти проблема… С вертолётчиками делиться придётся… Половину им… Половину – нам! - Грабёж! Это же гоп-стоп! – привстал с места Стас. Вот нахалюги! Нет, Грач… Половину отдавать летунам я не согласен. Как-нибудь сами выберемся оттуда… На лыжах… - От тех мест до «железки» километров сто или даже больше… По прямой махнуть – дня за два можно пройти по тайге. С ночёвками у костра… - Соболиные шкурки легче воздуха! Не трудно будет их нести. Ерунда! Дойдём! Хлеба, сала, чаю прихватим в дорогу… Рванём, Грач! Я – биатлонист… Мне эти сто километров отмахать – всё равно, что в киоск за пивом сбегать! Грачёв неопределённо хмыкнул. Плечом дёрнул. - Ты – лыжник, не спорю… А я?! -Помогу мешок донести, если выдохнешься. Да не дрейфь… Не торопясь пойдём… Не хочу делиться с вертолётчиками золотым руном… Не собачьи шкуры, ведь… - Нам бы до места добраться, а уж там сориентируемся… Ксива поможет, - похлопал Грачёв по футляру фотоаппарата. Вынул из брючного кармана два фальшивых удостоверения журналиста. Одно подал Стасу. Тот придирчиво пригляделся к печати. - Не прикопаются? - Обижаешь, Стас… Чисто сработано. На компьютере. Сканировал с настоящих. Только фотки наши. Теперь ты Никитин Евгений Егорович, а я Ставридин Пётр Иванович… Такую залепуху сварганить – для меня семечки… - Не спалимся, Грач? - В тайге кого бояться? Тунгусов? Они за «огненную воду» своих баб нам отдадут, не только пушнину… - От тех жён уволь меня, Грач… Мы так не договаривались… Я свой детородный орган не на помойке нашёл… Корешки весело заржали, подняли стаканы. - Клондайк ждёт нас, Стас… За мягкое золото! - За сибирское Эльдорадо! Вагон постукивал колёсами на стыках, громыхал на стрелкам незнакомых станций. Безмятежно подрёмывали пассажиры и проводники. За окнами непроглядной ночи и слева, и справа чернела тайга. Угрюмая, заснеженная, безмолвная, неприступно-холодная и неприветливая. Они вышли на маленькой станции Байкало-Амурской магистрали. Название станции нерусское, не памятное. Малиново-красная кайма далёких гольцов, всё более светлея, быстро розовела, позолотилась проглянувшими из-за вершин солнечными лучами. Северный ветер бросал в лицо колючую снежную крупу, обжигал морозом руки. Задувал под капюшоны пуховиков, пронизывал насквозь. На пустынной дороге, ведущей в районное село, в столь ранний час ни души. Искатели лёгкой добычи стояли у обочины, зябко поёживались, курили. - Может, откупорим одну? Мочи нет, как замёрз… Как считаешь, а, Стас? Згинем тут… Найдут наши хладные трупы и выжрут всю водяру… Вмажем для сугреву… - Потерпи… Одна бутылка – лишняя пара соболей… Сам же говорил… Попрыгай, ногами постучи… Вон.. Кто-то едет… Нам повезло, Грач… Огромный оранжевый лесовоз «Комацу» просипел тормозами, остановился. Молодой шофёр открыл дверцу. - В лесхоз? - В зверопромхоз, - торопливо ответил Грачёв, снимая рукавицы и потирая лиловые кисти рук, испещрённые татуировками. – Корреспонденты мы… Из журнала «Охота и охотничье хозяйство»… Слышал про такой? - Читаем! Как же?! – заулыбался парень. – Садитесь. Впихнули чемоданы, залезли в кабину. Хорошо! - Нам в зимовье охотника Богучаева добраться надо… - Знаю… Это вам в Кедровую падь надо… Туда только вертолётом… Охотовед летает… Возьмёт и вас, - добродушно ответил парень, накручивая руль японской машины. По краям заледенелой, переметённой снегом дороги, замелькали голые лиственницы, мохнатые тёмно-зелёные ели, густые, в сугробах, кустарниковые заросли боярышника, калины, черёмухи. Редколесье скоро сменилось дремучей тайгой, уходящей к туманному горизонту сплошным бурым массивом. Где-то там затерянное в её глуши охотничье зимовье, до потолка заваленное мягким золотом… В конторе зверопромхоза «корреспондентов» встретили радушно. Накормили жареной медвежатиной, налили, чтобы согреться, по сто грамм водки, напоили чаем. Главный охотовед, в унтах и лисьей шапке, в полушубке, придирчиво взглянул на зимние сапожки «гостей из Москвы», распорядился выдать валенки. - Куда это вы с такими чемоданами? – удивился он. - Хотим подольше пожить в зимовье… Получше узнать быт охотников… Нам бы в Кедровую падь… Давно хочу написать про Богучаева… - нашёлся что сказать Грачёв. - Удачно приехали… Сейчас вылетаю в дальний район пушного промысла… Попутно и вас заброшу к Богучаеву… Грачёв засуетился с пустым, без плёнки, фотоаппаратом, выказывая намерение заснять охотоведа, нижнюю часть лица которого заслоняли усы и борода, а верхнюю прикрывали лохматые брови и выбившиеся из-под шапки волосы. - На обложку журнала… Выразительный снимок получится, наводя объектив, сказал Грачёв. - Обойдусь… Поберегите плёнку для охотников… Да не забудьте, как сейчас, снять с объектива крышку, - усмехнулся охотовед. – Всё, едем на аэродром… В салоне вертолёта, за гулом двигателя не разобрать слов. Стас, подтолкнув Грачёва локтем, прокричал ему: - А здорово ты про Кедровую падь! Я бы так не смог… Летим, Грач! Всё идёт по плану… Грачёв, не отрывая беспокойного взгляда от иллюминатора, не ответил. Внизу высились крутые сопки, чернели скалистые ущелья. Дорога на Кедровую падь, помнилось ему, пролегала по ровному плоскогорью. Когда слева вдали показалась длинная, извилистая, белая лента скованной льдом большой реки, он повернулся к Стасу и громко выдохнул ему в ухо: - Не туда летим! То зимовьё, где я был, восточнее… Поднимая снежную бурю, вертолёт опустился на опушке леса. Неподалеку виднелось приземистое строение. - Всё, ребята… Выгружайтесь, - последовала команда охотоведа… Нам по рации сообщили: в дальнем зимовье медведь подрал охотника… Нужно срочно доставить его в больницу… Придётся вам пожить здесь. Набирайте материал для очерков… Бригадир Смирнов – вполне достойная кандидатура для обложки вашего журнала… Идите в зимовье, располагайтесь… Как стемнеет, начнут охотники возвращаться со своих путиков… - Сколько километров отсюда до железной дороги? – придерживая шапку, спросил Грачёв. - Сотни две… Или чуть больше, - ответил охотовед. – Да зачем вам? Деньков через пять ждите меня здесь. Набирайтесь вдохновения. Желаю творческих успехов! Винтокрылая машина, взвихряя снег, поднялась над тайгой, растворилась в голубом мареве неба. - Ну, братан, влетели мы с тобой! Ехали в Сочи, а попали в Могочи! – со злом сплюнул Стас и грубо выругался. - Не паникуй заранее… Тунгусы и здесь не перевелись. Договоримся… - похлопал по чемодану Грачёв. Подняли чемоданы, проваливаясь по колена, потащились к зимовью. Тонкий дымок вился над железной трубой. Стас весело подтолкнул Грачёва: - Всё нормуль, Грач! В зимовье сидит абориген… Напоим его в сисю, соболей соберём и рванём когти, покуда бригада не вернулась… За день столько отмахаем – не угнаться им за нами… Грачёв криво усмехнулся. - Плохо ты их знаешь… Уйти от погони опытных таёжников? Им каждый распадок известен… Каждая сопка… Блудить не будут… А мы с тобой… Грачёв не договорил. У зимовья громко залаяла остроухая собака с туго закрученным в кольцо пушистым хвостом. На её звонкий и не злобный лай вышел бородатый человек в оленьей безрукавке, в камуфляжных штанах, заправленных в кожаные ичиги. Без шапки. Прямые чёрные волосы схвачены вокруг головы зелёным шнурком. В зубах длинный чубук трубки. Пристально вглядывается в незнакомцев раскосыми глазами. - Тихо, Буран! Пёс послушно замолк, подбежал к незнакомым людям, обнюхал, доверчиво прыгая на грудь. Приезжие подошли ближе, поставили чемоданы на утоптанный у дверей снег, отдышались. - Привет, дед! Корреспонденты из Москвы! Упарились, пока дотащились до твоей халабуды, - с трудом переводя дух, сказал Стас. Тот, кого назвали дедом, пустил колечко дыма из трубки, спокойно спросил: - Тебе сколько лет, уважаемый? Полагаю, годков тридцать… А мне сорок два… Никак, понимаешь, не мог я зачать тебя в двенадцать лет… Не годишься ты мне во внуки... Показал чубуком на чемоданы. - Тяжёлые… Книги, должно быть, охотовед прислал нам… Газеты, журналы свежие… Батарейки для радиоприёмника, для фонарика привезли? - Извини, зверобой, за деда… Ты с бородой… Я и подумал, что старик… - поспешил оправдаться Стас. И желая задобрить охотника, решил сразу открыть все козыри. – Привезли кое-то получше… Смотри! Немного рисуясь, чтобы произвести впечатление, Стас щёлкнул замками чемодана, откинул крышку. Словно снаряды в упаковке, в нём блестели алюминиевыми головками бутылки «Столичной», уложенные ровными рядами. Казалось, глаза охотника сузились больше, но сохраняя ледяное спокойствие, он и вида не подал, что изумлён. Стас по-своему понял молчание охотника. - Думаешь, это всё?! И в том чемодане столько же! По двадцать фуфырей в каждом… За каждый – по два соболя! Охотник постучал трубкой о топор, торчащий в сосновой чурке, выколотил пепел. Ничего не сказал, повернулся и ушёл в избу, пропустив впереди себя лайку. «Корреспонденты» обескуражено переглянулись, недоумённо пожали плечами. - Это называется: картина Репина «Не ждали»… - угрюмо сказал Грачёв. – Вот тебе и охотничье гостеприимство, где в таёжном зимовье любому путнику рады… Они вошли следом, втащили чемоданы. В избе пахло разными сухими травами, беличьими шкурками, связки которых болтались на гвоздиках, жареной картошкой, охотничьей одеждой, развешанной на верёвке, протянутой из угла в угол, ружейной смазкой, настоем полыни, заваренной в чане для протравки капканов, смолистыми дровами у горячей печки, и ещё всеми теми запахами, что присущи таёжному зимовью. - Фёдор Фёдорович почему не зашёл, как прилетел? Медикаменты обещал, литературу… Хлеба свежего… Не говорил ли чего передать мне? - подбрасывая в печку поленья, хмуро спросил охотник. - В дальнее зимовье полетел. Охотника медведь помял. В больницу срочно надо. Через пять дней прилетит. Не раньше. Нас просил здесь его дожидаться, - ответил Грачёв. - Да… Медведь нынче опасен. Шатуна много. Так… Значит, ещё почти неделю без радио, без газет… С харчами тоже не важно… Немного хлеба, пшена осталось… Сало есть… Нет масла… Сахар на исходе… Ещё вас подкинул… Будете вместо обеда новости московские рассказывать… Охотник был явно разочарован содержимым двух громоздких чемоданов, отпотевавших под столом. Обилие спиртного не обрадовало, а рассердило его. Глухим, недовольным голосом проворчал: - Вы.. Это… Того… Уберите свои чемоданы подальше… Или решили споить всю бригаду и взять соболей за бесценок? Давно прошли те времена… Охотники в нашей бригаде не пьющие… Деньги зарабатывают… Некогда им пьянствовать… Промыслом заняты… Соболь на международном аукционе знаете, сколько сегодня стоит? Одна шкурка – дороже двух ваших чемоданов с водкой! И зачем вы тащились с ними? А ещё корреспонденты… Образованные люди… - Вернётся с охоты бугор Смирнов – он по-другому решит, - раздосадованный столь неожиданным поворотом событий, произнёс Стас. Охотник вытащил из-под нар связку капканов, бросил в чан с отваром полыни. - Я и есть бригадир Смирнов… Павел Ильич… Стас и Грачёв, обдумывая, что делать в сложившейся ситуации, молча покусывали губы. Грачёв нашёлся первым, переменил тон. - Не бери в голову, Павел Ильич… Мы же хотели как лучше… Решили угостить вас… Скрасить будни охотничьи… Прихватили немного… Чтобы всем хватило… Насчёт обмена водки на соболей – это мы так… Пошутили… Кстати, Фёдор Фёдорович рекомендовал вас заснять для журнала «Охота». - Почему меня? Есть и другие охотники. - Что-то не вижу соболиных шкурок, - нетерпеливо спросил Стас, шаря глазами по стенам зимовья. – Одни белки сморщенные висят… Или не добыли ничего? - Как не добыли? Охотники почти каждый день по несколько штук соболей приносят… - А сколько человек в бригаде? – напрягся в ожидании ответа Стас. - Семь человек… - Ого! – присвистнул Стас. – Где же тогда соболя? - В складе… На правилках вымерзают… Все на строгом учёте… В общий котёл работаем… После закрытия сезона подсчитаем добытую пушнину, на всех поровну поделим… С этим рейсом охотовед заберёт нашу таёжную продукцию… Опасно хранить здесь… Разные люди по тайге бродят… Неровен час, какие-нибудь бандиты ограбят… - Такое может случиться? - Почему нет? В прошлом сезоне в бригаде Донгулова украли более сотни шкурок соболя, да колонка штук полста… Белки больше двухсот шкурок… А всё потому, что запоздали со сдачей… - И что? Поймали злоумышленников? – безразличным голосом, поигрывая ремешком фотоаппарата, поинтересовался Грачёв. - Не знаю… Да только куда им деться? - Тайга большая… Легко заныкаться в ней… - Несведущим людям, вроде вас, журналистов, так представляется… Тайга большая, необъятная с виду… А на карту глянь: вся размечена, на угодья охотничьи поделена… Хозяин на каждом участке со своими путиками, на которых выставлены сотни капканов и черканов, устроены ловушки, давилки, кулёмы, сети с бубенчиками и другие ловчие приспособления. Чужака сразу обнаружат… - Вот как… - в раздумье постучал пальцами по крышке стола Стас. – Значит, обнаружат… Но их ещё догнать надо. Стас многозначительно посмотрел на Грачёва. Тот достал из кармана блокнот, карандаш, изобразил всем своим видом внимание и готовность записывать интервью. - Как интересно… Когда смотрел вниз с вертолёта, не видел ни души в тайге… Что-то не верится, чтобы нашли в ней тех фраеров… Смирнов подошёл к висевшему на стене шкафчику, снял с полки Библию. Полистал. Нашёл нужную страницу. - Не найдут, говоришь их… Тогда слушайте, что сказано в Книге притчей Соломоновых: «А беззаконные будут истреблены с земли, и вероломные искоренены из неё… Таковы пути всякого, кто алчет чужого добра; оно отнимает жизнь у завладевшего им». Глава один и два, стихи девятнадцать и двадцать два… - То когда ещё будет, - улыбнулся Стас, подмигнув Грачёву. – Продали они собольков и живут припеваючи… - Не скажите… Смирнов перелистнул страницы, поднёс книгу к окну. - Вот… Мудрый Соломон ещё две тысячи лет назад заметил: «Кто ходит в непорочности, тот ходит безопасно; а кто превращает пути свои, тот будет наказан». Глава десять, притча девять… Сразу или после - какая разница? А только будет наказан… Располагайтесь пока… Я за водой в ключ сбегаю… Сейчас шулюм из рябчиков заварим…. Когда приятели остались одни, Стас вспылил: - Куда приволок меня? Этот зверобой и слушать ничего не хочет про обмен пушнины на водяру… Притчи нам читает! Стращает… - Я что ли, виноват, что охотовед сюда забросил… - Что-то надо делать, Грач… Шевели рогом, корреспондент журнала «Охота»… Ха-ха… Грачёв осматривал стоящие у двери широкие охотничьи лыжи. - Две пары… Брать склад надо сейчас… У нас будет день в запасе, пока не вернутся охотники… И ещё ночь… Вечером, усталые, не кинутся за нами… Успеем оторваться? - Влёгкую! По очереди поспим у костра немного… Дня за четыре дойдём до «железки». - Что с этим чмырём делать? - Вырубим не на долго… Когда очухается, мы уже далеко будем… Один за нами не пойдёт… Других дождётся. - Физии наши охотовед запомнил… Лётчики, рабочие в конторе видели… Фоторобот сделают… - Ну и что? Приедем в Болотное… Сдадим Райке пушнину… Получим хорошие бабки за мягкое золото… Надолго на дно заляжем… Пусть в Москве ищут нас… Мы же - корреспонденты журнала «Охота»… - Где-то у Павла Ильича ружьецо припрятано… Затарил, как нас в окно узрел… Нам бы сгодилось на переходе… Грач приподнял постель на кровати и быстро накрыл. На утоптанном снегу послышались шаги Смирнова. Дверь открылась, впустив облако морозного воздуха. Вошёл охотник с полным ведром воды. В нём плавали льдинки. Павел Ильич приподнял его двумя руками, чтобы поставить на плиту, и в этот момент Грачёв стукнул охотника поленом по затылку. От глухого удара Павел Ильич даже не охнул. Падая, выронил ведро, вода с шипением пролилась на раскалённую плиту, печка окуталась паром. - Вяжи скорее! – крикнул Грачёв. Стас отхватил ножом лямки от валявшегося на полу рюкзака, заломил бесчувственному охотнику руки за спину, крепко стянул их. Похлопал его по спине: - Отдыхай, зверобой! Не хочешь меняться – не надо! Тем временем Грачёв выхватил из-под матраца карабин, откинул затвор: жёлто-красный патрон зловеще блеснул латунью и медью. Стас выскочил на улицу, выдернул из чурки топор, ринулся к складу. Грачёв, наперевес с карабином, побежал за ним. Споткнулся на тропинке, запахал в сугроб. А Стас уже бил обухом по висячему замку. Дужка выскочила из него, и подельники распахнули дверь, ворвались в склад. На проволоках, словно пиджаки на плечиках в шкафу, аккуратно, рядами висели правилки с натянутыми на них соболиными и колонковыми шкурками. - Вот оно… Мягкое золото… - проговорил Стас, ошарашенный таким количеством дорогой пушнины. - Кладовая Али-Бабы, - оцепенев на миг от увиденного богатства, сказал Грачёв. Не сговариваясь, оборвали мешки с провизией, подвешенные к потолку на верёвках, чтобы не прогрызли мыши. Вытряхнули крупы, хлеб на пол и неистово принялись набивать мешки лёгкими, выскальзывающими из дрожащих рук, соболиными шкурками. Жадно затолкали по несколько штук себе за пазуху, запихнули в карманы. - Эх… Больше не унести… - выдохнул Стас, с сожалением оглядывая склад, где оставалось ещё много пушнины. - Да… Зверобоя этого закинем в склад… Пусть здесь подождёт своих корешков… А они ещё не скоро придут… Схватили связанного охотника, поволокли. Собака ощетинилась, злобно оскалилась, зарычала, угрожая вцепиться мёртвой хваткой. Грачёв бросил ноги охотника, за которые тащили его, снял с плеча карабин. Умный пёс не стал дожидаться выстрела, убежал в кусты. - Ушёл, гад… Ну, и чёрт с ним… - махнул рукой Грач, подхватывая ноги охотника. Затащили человека в холодный склад, закрыли дверь, и Стас навесил замок, вдел дужку в железную петлю. Рассмеялся: - Порядок… Как думаешь, Грач, аклимается следопыт в холодке? Ещё и сто грамм запросит… Непьющий… Грачёв, занятый подвязыванием к мешкам верёвок, чтобы нести их за спиной, лишь неопределённо хмыкнул. Стас тем временем торопливо подбирал с пола и кидал в сумку хлеб, сало, банки с рыбными консервами. Грачёв размахнулся и закинул в кусты фотоаппарат. - Чемоданы! – спохватился Стас. – Зароем в снег! - Бесполезно… Собака быстро найдёт… Пусть остаются в избе… Не утерпят охотнички… Укушаются халявной водкой, - сказал расчётливый Грачёв. Встали на лыжи. В последний раз оглядели зимовье. Рванули с места, словно невидимая сила подхлестнула. Грачёву мешал бежать карабин. Стасу не давала возможности махать руками сумка с едой. До полудня бежали резво, и не оглядываясь… …Бледный рассвет занимался над угрюмо притихшей тайгой. В морозной дымке январского утра прояснялись островерхие забайкальские сопки, где-то вдали вонзались зубчатой кромкой в розовеющий небосклон. Из распадка, оставляя позади глубокую лыжню, на перевал поднялись двое путников. Пять суток с остановками на короткие привалы, тащились они на широких охотничьих лыжах по тёмным ельникам и заснеженным скалистым ущельям. Хрипло дышали, пробираясь через бурелом и обходя каменистые россыпи. У гранитной глыбы, нависшей над заледеневшим ручьём, идущий впереди мужчина зацепился лыжей за валежину, бессильно рухнул в снег. Соболиный мех выбился из-за пазухи, обнажая свитер, закуржанный на морозе от близкого дыхания. Его таёжный спутник, тяжело дыша, остановился рядом. Бросил на снег пухлый, словно ватой набитый мешок. Сдёрнул с головы кроличью шапку. От мокрых волос валил пар. Они быстро заиндевели, и мужчина вновь нахлобучил ушанку. Оглядел светлеющий горизонт и устало перевёл дух. - Вставай, Грач… Человек, лежавший у его ног, не шевельнулся. Комок снега с ближней ёлочки осыпался на него, припорошил лицо. Наслаждаясь необыкновенной лёгкостью тела, он продолжал лежать, не ощущая ничего, кроме своего дыхания. Он желал одного: заснуть в этой необыкновенно мягкой постели. Ничто не заставит его подняться и продолжить изнурительную ходьбу. Он так бы и сделал С радостью остался бы лежать среди этих молчаливых елей и стылых гранитных валунов, окутанных сиреневыми сумерками. Но стоящий над ним нагнулся, поднял плотно набитый, но лёгкий мешок и глухо повторил: - Вставай, Грач… Уже недалеко, должно быть… - Всё, Стас… Не могу… Не хочу… Иди дальше один… Тот, кого назвали Стасом, ещё раз окинул взглядом вспыхнувшие позолотой гольцы горного хребта. Малиновый шар солнца ещё не выкатился из-за него, но под яркими лучами уже зарделись багрянцем его восточные склоны. С той стороны, приглушенный расстоянием, донёсся гудок локомотива. Он был чуть слышный, но таёжное эхо донесло его до напряжённого слуха Стаса. - Железная дорога! – воскликнул он. – Немного осталось до неё! Вставай, Грач! Поторопись! Покачиваясь на одеревеневших от усталости ногах, Стас протянул лежавшему Грачу карабин. - Хватайся! Я помогу тебе встать… Грачёв ничем не выразил желания подняться. Стас, опершись на карабин, постоял минуту, раздумывая, не отрывая глаз от пламени зари, и теряя терпение, толкнул его прикладом. - Уходить надо… Слышишь? - Иди, Стас… Я же сказал… Отлежусь… Сам выберусь… - Да ты, что?! Очумел?! Заснёшь и замёрзнешь… Вдруг чуткое ухо Стаса уловило отдалённый собачий лай, раздавшийся где-то внизу, у подножия сопки, с той стороны, откуда тянулась темнеющая среди деревьев полоса, оставленная их лыжами. - Собаки, Грач! Охотники идут по следу за нами… Обрываться надо! Ещё час и они будут здесь… - Не могу, Стас… Сил нет… Ни руками, ни ногами пошевелить не в состоянии… Иди, не жди меня… - Вставай! Стас грубо и со злом пнул лежачего подельника, схватил за капюшон, встряхнул. - Раскис, фартовый! Вставай, говорю, пока не нагнали нас… Ещё успеем добежать до железной дороги, а там… Грачёв, безучастный, безразличный к его словам, не шевельнулся. Буранистый ветерок позёмкой заметал его лицо, и если бы не парок над ним, можно было бы подумать, что он крепко спит или не живой вовсе. Взгляд Стаса из-под припушённых инеем бровей стал колючим и холодным. Он и сам с удовольствием растянулся бы сейчас в мягком, нетронутом снегу. Но клочок лилового неба над вершинами кедров быстро светлел. И всё отчётливее слышались отголоски собачьего лая. - Вставай, я сказал! – в бешенстве прорычал Стас. Грач не проронил ни звука. Лицо, присыпанное снегом, не подавало признаков жизни. Если бы не чуть заметный парок от дыхания… Стас прислушался к предутренней тишине. Где-то неподалеку цокала рано проснувшаяся белка. Попискивал поползень. Постукивал по сухому дереву дятел. Стас клацнул затвором. Лежащий в снегу человек понял причину этого клацанья, приподнялся и тотчас опять бессильно откинулся в снег. - Не надо, Стас… Я пойду… Ухватился за ремень карабина, пытаясь встать, не удержался, упал навзничь. Как хорошо на пушистом, взбитом метелью снегу! - Железная дорога почти рядом, Грач… Однопутка… Поезда останавливаются на вставках, пропускают встречные… Залезем в грузовой вагон, доедем до ближайшей станции… Ну, отдохнул? Пора, братан… Разлёживаться некогда… Погоня за нами… По следу идут… С собаками… В ответ ни звука, ни движения. - Повяжут тебя… Расколешься… А мне соучастники по делу не нужны… Райкину хавиру я не собираюсь менять на лагерные нары, братан… В утренней морозной тишине раскатисто прогремел выстрел, грохнул возле уха Грачёва, но тот, дёрнувшись телом, не услышал его. Снежинки вились над ним, опускались на красно-бурое пятно у его головы. Стас отшвырнул карабин, прихватил мешок Грачёва, и с надрывом вдыхая обжигающий грудь воздух, ломанулся на далёкий гудок. Часа через два густые кедрачи и ельники сменились редколесьем, уходящим под уклон, и скоро Стас тяжело кхекал, спускаясь с голой сопки. Внизу, в каком-нибудь километре от него виднелась насыпь железной дороги, поблескивала стылыми рельсами. Длинный состав чернел маленькими, игрушечными издали круглыми вагонами. «Нефтеналив, - определил Стас, скатываясь с крутого склона. – Уйдёт… Уйдёт… Уйдёт…» - Эта мысль билась вместе с пульсирующей на виске жилкой, и Стас мобилизовал последние силы, убыстряя шаги. Спускаться с безлесой сопки было легче, но здесь дул буран, встречный ветер залеплял глаза снегом. Представил себя на соревнованиях по биатлону, когда выкладывался на дистанции, выполняя норматив мастера спорта. «Ещё рывок… Ещё!» Лыжи заскрежетали по щебню насыпи. Стас нагнулся, чтобы сбросить их, но заскорузлые ремешки креплений примёрзли к валенкам. Чертыхаясь, прерывисто дыша, возился с ними негнущимися, застывшими на морозе пальцами. Тормозные цилиндры вагонов зашипели воздухом, со скрипом отпуская тормозные колодки, а ему всё ещё никак не удавалось сорвать лыжи. Состав прозвенел автосцепками порожних цистерн, плавно тронулся с места. - А-а-а… Истошный вопль Стаса огласил безжизненный, холодный увал между сопок, с двух сторон подступивших к железной дороге. Тонкая стальная нитка, отмеченная чёрточками бетонных шпал и точками контактных опор, убегала назад, на восток, терялась на светлеющем горизонте. В бессильной ярости Стас рвал неподдающиеся сыромятные ремешки, глядя, как медленно, но неудержимо убыстряя ход, постукивают на стыках колёса. Ещё несколько секунд и уже не уцепиться за подножку вагона. На вершине сопки замаячили фигурки преследователей, послышались их крики и хлопки выстрелов. Пули тинькнули о камни рядом с ним. Собачий лай становился всё ближе. «Обрезать ремни! Куда проще, – вспомнил Стас о складном ноже, о котором забыл впопыхах. – Но где он?» Рыться по карманам уже нет времени. В панике Стас сбросил лыжи вместе с валенками, в одних носках побежал рядом с вагоном. Вдруг словно жаром обдало: «Мешок Грача забыл!» Задержал на мгновение бег, но вернуться за ним, значит, уже не догнать уходящий поезд. И он схватился закоченевшими пальцами за железные, накаленные морозом скобы, успел подумать, что сгоряча забыл рукавицы… Остались там, рядом с лыжами и мешком с соболями… Снял, когда развязывал ремешки… Бежал, ноги не поспевали, и с ужасом понял, что не подтянется на руках, если не скинет с плеч неудобный мешок. Не останавливаясь, на бегу, стащил с себя мешок, второпях, схватил за низ, пытаясь запихнуть на тормозную площадку. Мешок развязался, соболиные шкурки посыпались из него, полетели, подхваченные вихрем. Подгоняемые бураном, понеслись по обледенелому насту под откос. Ветер играл хвостиками дорогих мехов, шевелил на них золотистый ворс, и соболиные шкурки, словно живые зверьки, устилались по снегу, легко порхали над ним как сухие листья, будто хотели вновь вернуться в родную тайгу. В последнем усилии Стас подпрыгнул, ухватился за скобы, вскарабкался на пропахшую соляром площадку. На станции Тайшет вагонники сняли обмороженного человека, отправили в больницу. …У входа в метро сидит инвалид, просящий подаяние. В облезлой кроличьей шапке горсть монет. Напоказ выставлены иссиня-красные конечности рук и ног. На них нет пальцев. Быть может, это Стас? Кто знает…