Венская прелюдия

Любимый дом с колоннами служил ей убежищем от всех неприятностей, был местом силы и покоя. Поэтому, когда в один прекрасный день её супруг вернулся домой со службы с приказом об увольнении, она не раздумывала ни минуты, и Лузгин с ней не только согласился, но и принял самое деятельное участие в переезде.

Татьяна Борисовна такому решению мужа была искренне рада — уж очень сильно он переживал неожиданную и совершенно несправедливую опалу, в которую попал после гибели государя Александра II от бомбы нигилистов. Адъютант Великого князя Константина Николаевича был отлучён от двора и государевой службы вслед за своим шефом. Великий князь, обиженный резкостью своего взошедшего на трон племянника, уехал отдыхать душой в Европу, а Лузгину больше ничего не оставалось, кроме как изменить кардинально свой ритм жизни и отправиться в деревню.

Мундир морского офицера отправился в дальний шкаф на втором этаже деревенской усадьбы. Ежедневной одеждой адъютанта стали теперь кафтан помещика и серый картуз с небольшим козырьком. Единственное, с чем адъютант не пожелал расстаться в своём селе, — так это чёрные хромовые сапоги со скошенным каблуком по последней офицерской моде. При необходимости конного выезда шпора с такого каблука спадала под собственным весом, что считалось в армии и на флоте особым шиком. В своё время Лузгин отдал за пошив этой пары круглую сумму и берёг их исключительно для парадных мероприятий, но теперь он ежедневно наслаждался хрустом обработанной телячьей кожи, идеальной подгонкой под его немаленький размер ноги и высоким, плотно прилегающим голенищем.

Леонид Павлович на правах хозяина взялся за заброшенное хозяйство. Покойный старик Данзас слыл не лучшим помещиком. Круг его интересов располагался в Петербурге и замыкался на циркулярах, делах сенатских, законах и указах. Имение существовало само по себе лишь благодаря некоторым стараниям жившего здесь управляющего, который скоропостижно скончался в прошлом году.

Первым делом Лузгин перезнакомился со всеми местными крестьянами, получившими в округе наделы земли в пользование. Многие оказались мастеровитыми и охочими до денег. Чем ездить на заработки в столицу, так лучше за меньшие деньги, но дома подработать — в итоге-то на руках больше останется. Так Лузгин, которого местные прозвали «Палыч», нашёл себе и занятие, и круг общения, и прослыл человеком деятельным, смекалистым.

К середине лета адъютант с мужиками отремонтировали покосившуюся кузню, сложили новую печь, заказали из Петербурга новый инструмент и меха. Палыч с удовольствием стал в подмастерья к кузнецу Тимофею, и пошли по округе его подковы, да мелочь всякая, полезная в хозяйстве, — от гвоздей до петель.

Поначалу Тимофей поглядывал на барина с опаской. Вроде и не хлипкий, но при его росте больше маховой сажени[12], мог бы и пошире быть в плечах. Руки небольшие, но крепкие, жилистые. Только левая кисть изуродована, будто под молот попала. Вся в шрамах, пальцы не гнутся. Но если левую руку новый подручный кузнеца прятал под жёлтой кожаной перчаткой, то широкий розовый шрам на голове спрятать без шляпы было невозможно. А какая шляпа в кузне?

Никак Тимофей не мог взять в толк, что за человек — этот новый их помещик. Агафья сказывала — морской офицер, адъютантом служил при большом человеке, а как глянешь на него — так чистый разбойник. Взгляд колючий, пронизывающий. Один уголок рта приопущен, будто злится или едко насмехается. Шрамы эти опять же… Неужто и правда офицер с корабля военного? А бороды не носит, каждый день начисто бреется и усы перед зеркалом подравнивает. Такие моды нынче в Петербурге, но никак не на их выселках.

Но как стал Палыч на малый молот, так сомнения Тимофея потихоньку стали уходить. Удар у этого моряка оказался крепкий, с правильным звоном. Даже при том, что только правой работал. А когда рассказал ему Палыч, что лет тринадцать назад на землях Донского казачьего войска англичане домну поставили, да как он их там инспектировал, так кузнец немало удивился, но зауважал нового своего знакомого. Вона откуда берётся железо… Утёр наш капитан носы инженерам аглицким…[13]

А вторым удивлением Тимофея стал сказ Палыча про паровые машины, что корабли движут, паровозы, молоты могут разогнать до невиданной силы удара. Как оказалось, вовсе необязательно кувалдой махать, чтобы чушку расплющить. Кузнец совсем впал в ступор, когда узнал, что хозяин усадьбы уже её купил, а привезут машину из Петербурга, когда дороги просохнут. Главное — успеть собрать и испытать до урожая, чтобы мельницу запустить.

До зимы Лузгин с Тимофеем поправили все строения в усадьбе, окна привели в порядок, крышу дома новыми листами перекрыли, да в зелёный цвет выкрасили. Фасад оставили на весну. Тем более, что Леонид Павлович имел с Татьяной Борисовной непримиримое расхождение во мнениях по поводу будущего оттенка жёлтого колера.

Дом обер-прокурора Данзаса ожил, потеплел, наполнился добротой, любовью и чудным детским лепетом.