Венские этюды

Общество сидело уже за ужином.

Полина вошла в длинной белой шелковой тальме и три раза глубоко и странно поклонилась.

— Что это такое? — подумал Петер Альтенберг. — Из какого она мира?

Потом она села, как все остальные люди, развернула на коленях салфетку, велела подать себе консоме.

Муж заметил ей: — Подожди — суп как с огня…

Знакомая дама, сидевшая рядом с Петером Альтенбергом, сказала ему: — Нет, как это вам покажется? Так войти! Или это считается грацией?

Он мягко положил свою руку на красивую руку молодой дамы. Мужчины призваны умиротворять. Им всегда приходится успокаивать, усыплять, убаюкивать нежные взволнованные души женщин, которые, как маленькие дети, сейчас готовы расплакаться.

Она продолжала: — Ну, что означают эти три поклона, один за другим? Я не понимаю. Можете вы мне объяснить?

— Нет.

— А ведь вам можно этим вскружить голову!

— Да, — сказал он.

Она думала: — Три поклона один за другим… Всякая могла бы это сделать. Только захотеть…

— Ведь это ничего не стоит, только захотеть… Как вы думаете? — спросила она его.

— Конечно, только захотеть. Но желание есть результат всего нашего существа Чтоб так хотеть, надо быть таким…

Она замолчала и приняла страдальческое выражение лица.

Он думал: — К чему эта вечная борьба с ветряными мельницами — с непобедимым? Как это скучно! Вечно устремляться на своем Россинанте против воображаемых — или неустранимых — опасностей! И каким оружием боретесь вы? Страдальческим выражением лица? Довольно… Неужели вы хотели бы обратить в развалины готические соборы, греческие храмы? Уничтожить тенистые леса? Стереть радость с ясных детских лиц? Заставить смолкнуть гармонию голосов? Вы хотели бы видеть нас слепыми, глухими ко всему… И это любовь!

Его соседка отказалась от всех блюд, от десерта, от конфет…

Она ушла в курительную, бросилась в роскошное гобеленовое кресло и закурила «Dubek, Cairo, Exquis».

К ней подсел знакомый.

— Что такое грация? — спросила она его.

— По-моему — ровно ничего. По большей части это аффектация, — сказал он.

— Да, а все-таки вы перед ней не устоите…

— Я же вам говорю, что по-моему это одна аффектация…

— И все-таки вы не устоите…

Он подумал: какая муха укусила тебя, моя милая?

Она встала со своего пурпурного трона, остановилась перед ним и сделала три глубоких поклона.

— Что вы на это скажете? — спросила она.

— Довольно было бы и одного. Впрочем, вы очень мило представили… Где вы этому научились? Сядьте сюда.

Она села, они курили и болтали. Больше всего они говорили о том, как легко может женщина какой-нибудь мелочью провести мужчину, одурачить его, как ловкий игрок в покер. Может быть, все это и на самом деле только игра в покер, — во всяком случае, тут тоже нездоровое возбуждение нервов, тот же вечный страх за свою ставку и необходимость быть всегда настороже.

Так они приятно развлеклись. Но потом она опять спросила его: — Итак, что же вы думаете о грации?

— По-моему, это одно только ломанье…

Молодая дама опять порозовела и сказала: — Может быть, там остался кусочек торта Его можно есть и холодным Зачем я себя буду наказывать? Принесите мне немножко…

Он принес и подал ей тарелку с тремя низкими поклонами.

— У вас есть грация, — сказала она. — Вы будете счастливы!

И оба были очень веселы и оживлены.

Петер Альтенберг между тем сидел в углу бальной залы на твердом соломенном стуле и не спускал глаз с молодой дамы, которая вошла в длинной белой тальме и сделала три странных поклона.

Ему казалось, что эта три поклона, как на крыльях, будут следовать за ним в течение всей его жизни, как последнее долетевшее до него дуновение прекрасной исчезнувшей Греции…

— Вы мне нравитесь, молодой человек, — сказал под конец вечера муж Полины. — В вас сохранилось что-то от времени трубадуров. Выпьем на ты!

Нежный флирт

— Она еще не проснулась, — однажды сказал о ней Петер Альтенберг. — Этого нельзя объяснить. Это надо самому понять. Если же не понимаешь — брось, уйди! Или спокойно признай: вы проснулись, вы стали собой — и все.

Сегодня она сидела между Петером Альтенбергом и Вилли Розой, своей юной подругой, и медленными глотками пила золотое вино с цветущих берегов Рейна.

Вилли Роза видела в Полине высшую ступень развития своего собственного «я». Высшую просветленную форму Вилли Розы, воплотившуюся мечту свою. Дружба часто заключается в этом В друге любишь свой собственный просветленный образ. Так любят все люди Христа.

И легче на душе тому, кто в другом человеке нашел свой просветленный образ, чем тому, кто напрасно ищет его в самом себе. Поэтому Полина была бледной, а Вилли цветущей. Вилли восхищенно смотрела на свою подругу, а та всматривалась вдаль…

После ужина молодой человек сказал Полине: — Сыграйте нам что-нибудь…

Она села за рояль и стала играть камаринскую. Она говорила: — Какие тоскующие звуки — и все-таки это танец. Хочется оборвать его и уронить руки…

— Вы так играете, — сказал он, — как будто танцующие замирают и руки их падают…