Венские кружева

– Фу, как глупо, – она оттолкнула его. – Ты меня огорчил. Зачем ты мне об этом говоришь, когда у нас с тобой все так удивительно и прекрасно. Неужели тебе мало моих признаний, моих поцелуев и того, что ты – единственный мужчина, заставивший меня потерять голову, забыть обо всем, кроме любви? Время для нас остановилось, чтобы повернуть вспять, к дню нашего сближения. Подумай, как будет дивно все начать сначала, – прикрыла глаза. – О, я уже дрожу от вожделения, от предвкушения того, что с нами произойдет. Ну же, Франц…

Он поцеловал ее в губы долго, страстно. Она осталась довольна.

– Обещай, что не станешь больше говорить всякий вздор и огорчать меня.

– Обещаю, – он улыбнулся. – Знай, Терезия, что вся моя жизнь отныне принадлежит тебе. Последним словом, которое я произнесу, будет твое имя Те-ре-зи-я.

Он с жадностью впился в ее губы, словно хотел причинить ей такую же боль, какую сам испытывал сейчас. Она разозлилась, оттолкнула его. Ферстель ей надоел. Терезия не хотела его больше видеть. Ей нужен был перерыв в отношениях, тайм аут…

Терезия руководствовалась в своей жизни правилом: «излишества себе можно позволить только с теми, кого ты собираешься в скором времени бросить». Ферстель ей был не нужен. Она знала, страсть утихнет, а вот доброе имя Бомбелей переживет века. Она не желает лишаться богатства ради сиюминутного удовольствия. Ферстель – прекрасный любовник, но он для нее слишком мелок. Она отблагодарила его сполна за безумную страсть, которую он разжег в ее сердце. Она провела с ним столько времени, сколько не проводила ни с кем и никогда. Она впервые вела себя так, словно стала глупой девчонкой. Шептала ему на ушко нежные признания, и сама восторгалась ими:

– Ты – мой повелитель, мой демон. Твой огонь, твоя сила, вливается в меня, наполняет меня все новыми и новыми желаниями, зажигает во мне страсть, делает меня всемогущей. Я – не просто императрица Франции, я повелительница Франца! Я тобой повелеваю. Я вливаю в тебя свою силу и любовь. Повелевая тобой, я повелеваю Францией. Я велю написать на могильной плите: «Здесь покоится повелительница Франции Терезия Декатур Бомбель!»

– Бог с тобой, любовь моя! – воскликнул Ферстель. – Зачем ты заговорила о могильных плитах? Живи вечно, моя повелительница.

Тогда он упрекал ее в заигрывании со смертью, а теперь она отчитывает его. Но мысль, кольнувшая его тогда, о том, что слова о могильном камне могут стать пророческими, не покидает, а переходит в разряд навязчивых. Ферстель видит свой надгробный камень, на котором пишут: «Здесь покоится император Франц Наполеон Ферстель». Он осознает, что Терезия с ним просто играла, как кошка с мышкой. Игра ей наскучила. Она собирается придавить мышку и выбросить за ненадобностью…

– Нам нужно держать себя в руках, господин Ферстель, – она хлещет его по щекам своим равнодушием. – Мы с вами случайно встретились на этом пароходе. Я гостила у подруги. А где были вы все это время?

– Ждал, когда привезут венские кружева, – брякнул он первое, что пришло на ум. Терезия оживилась.

– О, как интересно! Надеюсь, вы привезете их мне. Я не собираюсь уступать титул законодательницы моды никому в Орлеане.

– Я помню об этом, госпожа Бомбель, – сказал он сухо.

– Прощайте…

– Прощайте, прощайте, господин плантатор, – протараторила она ему в спину.

Он оставил без внимания ее руку, протянутую для поцелуя, сошел на берег. А она осталась на пароходе. До Нового Орлеана оставался еще час пути…

У причала стоял Хорхе и держал под уздцы двух коней. Ферстель устало улыбнулся.

– Как ты узнал, что я приеду сегодня?

– Мы вас искали, господин Ферстель. Люди сказали, что видели вас, входящим на палубу парохода, уходящего вниз по Миссисипи. Мы решили дождаться, когда пароход вернется обратно, – объяснил Хорхе, глядя мимо хозяина.

– Все гениальное – просто, а мы зачем-то усложняем свою жизнь, – Ферстель вскочил в седло, пришпорил коня.

До дома добрались быстро. Ферстель прошел к себе, закрылся. Был рад, что никто не вышел ему навстречу. Луиза, по– видимому, спит, а слуги его побаиваются и стараются без надобности не попадаться на глаза хозяину. Ферстель налил себе рома, выпил залпом, улегся в кровать. Странная тяжесть сковала его тело, заставила погрузиться в темноту.

Утром Ферстель проснулся позже, чем всегда, сказались бессонные ночи в объятиях Терезии. Воспоминание о ней разбередило сердечную рану. Ферстель решил выместить свою злость на Луизе. Пошел к ее комнате, рассердился, увидев распахнутую дверь, спросил с присущей ему строгостью в голосе:

– Что за вольности, Луиза?