Венский бал

Когда я перенес на бумагу три пленки, уже наступил полдень. Мне было позволено съесть несколько миндальных орехов и маслин. Потом он велел мне заварить чай. Зажигалку я должен был оставить на кухне. Курить он мне не разрешал. Мы вновь начали записывать. Мне пришлось вставлять старые кассеты для новой записи. Когда он говорил о «Книге Мормона», я не мог не заметить, что он воображает себя кем-то вроде Джозефа Смита, хочет стать основателем новой религии. Нижайший был для него ангелом Морони.

У меня слипались глаза. Я напрягал все силы, чтобы не клюнуть носом. Когда он рассказывал о наказании и убийстве Файльбёка, он мерил шагами комнату, иногда останавливаясь и в упор глядя на меня. Я уж было подумал, что мне снова придется печатать текст трех пленок. Но, видимо, этого уже не требовалось. Инженер не забывал подбрасывать мне новые кассеты – из тех, что выгреб вчера из моей сумки. Он ни разу не приблизился ко мне. Временами тер ладонью лицо. При этом наблюдал сквозь пальцы за мной. Прежде чем помочиться в таз, он прогнал меня на кухню. Пришлось постоять у железной дверцы.

Когда речь зашла о встрече с Нижайшим на Дунайском острове, на глазах у Инженера выступили слезы. Он смотрел в пол. Был момент, когда пистолет он положил в кресло перед собой. И хотя я по-прежнему понятия не имел, что меня ожидает, то, о чем он рассказывал, заставляло опасаться самого худшего, но я был не в силах воспользоваться оплошностью Инженера. Под конец он казался скорее отчаявшимся, чем властным. Он принимал мои возражения. И даже задавал вопросы. Но потом вдруг начинал кричать на меня. Грозя пистолетом, заставил выключить магнитофон. Мне пришлось опять переместиться к стене. Между тем шел уже десятый час. Вот-вот стемнеет.

Инженер носился по комнате, как сумасшедший. Ему снова с трудом удавалось удерживать равновесие. Лицо у него подергивалось.

– Как ты мыслишь побег?

Он впервые заговорил со мной на «ты».

– Мне надо позвонить.

– Исключено.

Он опять начал молча бегать. Не позволял мне ни есть, ни пить. Я сидел и смотрел, как он носится, как временами бессильно падает в кресло. Мне казалось, я вот-вот засну. Вместе с тем не давала покоя мысль о том, что я могу снова оказаться в колодце. Второй ночи там я бы не выдержал.

Когда сумрак сгустился и я мог видеть лишь смутную тень на том месте, где сидел Инженер, он отправил меня на антресоли. Когда я поднялся, он вырвал из пазов деревянную лестницу и бросил ее на пол. Наверху лежали матрацы, одеяла и книги. Было уже настолько темно, что я не сумел прочитать названий. Я начал шарить вокруг, пытаясь найти какой-нибудь предмет, которым мог бы убить этого безумца. Но ничего не нашел.

Он ненадолго затих. Потом я услышал, как он плачет, вернее, по-собачьи скулит. Потом послышались шаги, он все время на что-то натыкался. В кухне смахнул на пол стеклянную банку, затем разбил вторую. После этого вновь стало тихо. Не знаю, надолго ли, потому что заснул.

Когда меня подбросило от звука выстрела, я был почти уверен: больше мне не жить. Теперь он шутить не будет.

Но тут внизу началась странная возня. Со стола полетели на пол какие-то предметы. Послышались пронзительные стоны, переходившие в утробное мычание, глухие удары, как будто кто-то бился в агонии на каменных плитах пола. Шум постепенно стихал. И наконец, я услышал хрип, который ничем не отличался от последних звуков, исторгнутых из груди Фреда.

НА СТРАЖЕ – «СТРЕЛЯНЫЙ ВОРОБЕЙ»

Наконец-то произошло назначение на пост директора Службы безопасности Вены. Начальник столичной полиции Резо Дорф долгое время оттягивал решение этого вопроса. Тем неожиданнее оно оказалось. На государственную службу вернули отправленного в отставку гофрата майора Ляйтнера. Как сказал Резо Дорф: «В этой ситуации мы никак не можем отказываться от столь заслуженного офицера, "стреляного воробья", каким является гофрат Ляйтнер. Я лично просил его и в дальнейшем быть нашим деятельным соратником. Теперь он может брать быка за рога. И это именно то, что нам нужно».