Венский вальс

Чувствовалось, что швейцар за просто так говорить не хочет, пришлось вытаскивать из кармана десять франков.

— Сева, ты ведь не из простых ажанов будешь, верно? — хмыкнул бывший циркач, прибирая бумажку в карман.

— Дорофей, я же тебе сто раз говорил — к ажанам я отношения не имею, — вздохнул я. — Хочешь, перекрещусь?

А я что, неправду сказал? К французской полиции я точно отношения не имею.

— По-русски ты шпаришь чисто, только все равно, не пойму я — зачем тебе все это надо? И боязно мне с тобой иной раз бывает, хотя, вроде бы, силенкой меня господь не обидел.

Я не стал ничего врать, просто стоял и молчал.

— Сегодня ночью парочка подкатила — уже в возрасте, за сорок будет. Он, вроде как из бывших офицеров, в очечках круглых, а она — из дворянок, это точно. Они уже у нас раза два останавливались (не знал!), а на днях номер на пять дней сняли. Оба счастливые, словно жених с невестой, да пьяные. Дамочка-то еще ничего, а офицерик-то просто в хлам. А с ними парень какой-то, вроде жиденок, но тоже пьяный. Жида-то они мне отдали, попросили, чтобы я до утра его где-нибудь подержал, а они заплатят. Не хотел я в такое дело ввязываться, а дамочка мне пятьдесят франков дала. Сказала — мол, Яшеньку в хорошие номера пускать нельзя, заблюет там все и еще двадцать франков пообещала, когда я ихнего жиденка утром верну. Но за семьдесят франков они бы своего жиденка на наделю могли бы в номер определить? Деньги хорошие, а горничная потом уберет. Ну, а кто станет за такие пустяки от денег отказываться?

— И куда ты Яшеньку определил? — поинтересовался я.

— Так в подвал угольный я его определил. Он, даром, что угольный, но угля там уже давно нет, все чистенько. Управляющему я ничего не стал говорить, да и вход в подвал со двора, никто не увидит.

— А бил ты его зачем?

— Так он ночью орать начал, требовал, чтобы выпустили. Я пошел выяснить — чего же орет-то? Он, как меня увидел, начал кричать — мол, сбегай-ка старик за водкой, а коли водки нет, так самогонку тащи. А не притащишь, так тебя, как контрреволюционную сволочь, я на месте и расстреляю, а товарищ Троцкий мне амнистию выпишет. Ладно, если бы он мне денег дал, я бы и сбегал, только не за водкой, а за вином или за коньяком — есть тут дешевый. А если без денег, так я ему пару раз в морду дал, он потом и спать лег.

— Живой хоть? — забеспокоился я, хотя, вроде бы, чего о Блюмкине беспокоится? Может и ладно, что швейцар его здесь убил? Не будет мне с Яшкой лишней мороки.

— А че с ним сделается-то, с жиденком? Я ж говорю, спать он лег, до сих пор спит. Я тебе Сева сто раз говорил — бить я умею. Захотел бы убить, прибил бы на раз.

М-да, и что мне теперь делать? Оставить Блюмкина здесь, в подвале? Может, это самое лучшее, что можно сделать? И эти, молодожены хреновы, хороши. Понадеялся я на них вчера, а они учудили. Втык, разумеется, я им дам, но потом ведь прощать придется.

— В общем, Дорофей Данилович, забираю я этого (чуть сам не сказал — жиденка, но слово-то очень плохое) субъекта. Сейчас ты его вытащишь, за угол занесешь, там у меня авто стоит. Загрузить помогут. А офицерику с дамочкой станешь говорить — мол, знать ничего не знаю, ведать не ведаю. Пусть в полицию обращаются — дескать, пропал Яша.

— А двадцать франков?

— Дорофей, а вот это уже наглость, — вздохнул я. Прищурившись, многозначительно посмотрел на швейцара. — Данилыч, ты меня знаешь... Я на деньги никогда не скуплюсь, но плачу только за работу. Поверь, старый дуралей, я тебя сейчас от больших неприятностей избавляю. Мне не жалко франков, а вот тебя, старого дурачину, очень жаль.

Дорофей Данилович захлопал глазами. Кажется, до него стало что-то доходить.

— Подожди-ка, Сева... Так это что, у меня в подвале большевик сидит? Может, лучше в полицию его?

— Можно и в полицию, — не стал я спорить. — Заодно и постояльцев сдашь, которые тут номер снимают. Думаешь, тебе хозяин спасибо скажет? А что ты в полиции скажешь? Поймал большевика? Ну и что? Где ты слышал, что большевикам во Франции быть нельзя? Заберут его, а что потом? Кулаки-то у тебя здоровые, но ты же сам понимаешь...

Старый циркач, хотя в молодости и ломал подковы, да и сейчас мог спокойно сломать мне шею, изрядно струхнул.

— Сева, так чего делать-то?

— Я же тебе сказал — тащи Яшеньку в мою машину, а потом, когда парочка его требовать станет, отпирайся от всего. Тем более, они пьяные были.

Швейцара словно ветром сдуло. Потом я услышал лязг открываемой двери.

Наблюдая, как швейцар, вместе с моим охранником, заталкивают храпящего Яшку в мою машину, укладывая его тушку прямо на пол, решил, что Александр Петрович со Светланой Николаевной мытьем полов не отделаются. Эти два уже не очень-то юных козлика (а вернее — коза с козлом) мне чуть явку не спалили. Понимаю, что без дурного умысла, но мне-то не легче. Ладно, что нарвались на жадного дурака, а если бы попался кто поумнее? Потом бы пришлось иметь дело с Сюрте, а то и с военной контрразведкой.