Вены Невы

– Ты вот суетишься, – меланхолично выдыхая дым от электронки вниз с моста, на котором они стояли, произнес он. – А ты не суетись. Сюда людей сначала гнали кнутами из деревень. Потом, когда заводы появились, ехали сами, жили по десять человек в одной комнате, да еще с козами и курами. Теперь все сюда едут даже не за работой, а за массажем эстетической железы. И ты еще думаешь послать к черту дарованный тебе шанс? Ты дурачок. Мне бы твои годы…

Даня остался, и за неделю выучил, что Балты – это Балтийский вокзал, Васька – Васильевский остров, Ватрушка – площадь Ломоносова, Гостинка – Гостинный двор, Грибанал – канал Грибоедова и много, много всяких сокращений, обозначающих дома, площади, парки и каналы. Выяснилось также, что толстовку тут называют кенгурухой, проездной – карточкой, скверы – садиками, окурки – хабариками, а шаурму действительно шавермой. Трубочки – это не вафли со сгущенкой, а рожки мороженого, а пышки – никакие не пышки, а пончики в сахарной пудре. Кстати, очень вкусные, Даня таких не ел. Набережные Мойки и Фонтанки он готов был изучить до камешка, когда Виталий сказал, что пора переходить из разряда «турист» в разряд «житель».

Виталий был геем – чего-то такого Даня и ожидал, ловя на себе его странные взгляды. Особенно дома, когда они оставались наедине и Даня сидел после душа на диване в просторной гостиной, гоняя в приставку. Виталий ничего не требовал, не намекал и уж тем более не принуждал, просто однажды молча положил руку на его голое колено и Даня, закрыв глаза и пытаясь сдержать посыл по известному направлению, понял, что если он сейчас скажет «нет», то утром его ждет билет на поезд. Вот уж кого он видел насквозь, так это точно Виталия – если бы жизнь не научила его разбираться в людях, то он уже давно загремел по малолетке с подкинутой в карман наркотой. Можно было гордо скинуть руку с колена и уйти самому, но, если честно, кому он тут, в таком огромном городе, сдался? У него даже на первое время, чтоб устроиться на работу, денег нет. И заработать на стрите он не может, гитара осталась дома – по ней он скучал, хотя теперь у него была «ямаха» из красного дерева. Соска, а не девочка, дрочить и плакать от счастья обладания. Даня все ждал, что ее заберут, но Виталий четко обозначил, что это не аренда, а подарок.

Вспомнилась мать, которая всегда говорила, что за любые блага в жизни приходится платить. Ничего просто так не дается. Даня прикинул – стоили ли его карьера, его обучение, крыша над головой, вкусная жрачка, брендовые шмотки его анальной девственности? Стоили, учитывая, что он готов был расстаться с ней и просто за первые два пункта, даже за один. В конце концов, он же не трепетный и нежный кролик, который после этого пойдет и прыгнет с моста.

– Ой, блядь, ну давай уже, не затягивай, – произнес он, бросая джойстик на пол и стягивая с себя футболку.

Брови у Виталия тогда поползли на лоб и он засомневался в его невинности. Однако позже лично убедился, что в задницу Даню точно никто до него имел и подозрения свои оставил.

Стыдно не было. В жизни и не такое приходится терпеть, тем более крещение стыдом он прошел очень давно, когда впервые вышел с гитарой в переход и проходящий мимо парень крикнул «хватит попрошайничать, иди работай!» Даня работал днем, помогая разгружать машины, потом мылся и шел в переход, забивая на школу, только ради того, чтобы у его сестры была новая школьная форма и ей попросту было чем платить за обеды в столовке. Прохожие этого не видели, видели только бездельника с гитарой, который не хочет въебывать, а хочет лёгких денег, и потому Даня, слыша подобные советы постоянно, оброс толстой шкурой. Никакой Виталий, пыхтящий на нем, не мог пролезть в его нутро. А тело… Да боже мой, ну не поебать ли на это? Отчасти стало даже легче после всего. Он не был нахлебником и приживалкой, он платил за это собой и стесняться тут было нечего. Он не ходил с протянутой рукой и не клянчил, не давил на жалость – он платил.

Осознание этого факта позволило ему сбросить первую робость в общении с Виталием и страх перед тем, что его могут вышвырнуть в любой момент, он уже не был в позиции просителя, – да и никогда не был – ему сами все давали. Записи в студии, встречи с прессой, приглашения на тусовки. И хотя хотелось забить на консерваторию, ведь это было формальностью и экзамены ему бы нарисовали и так, он все равно ходил. Это был принцип. Учителя по вокалу у него были от Виталия, он делал так, как они говорили, но прислушивался все равно к преподавателям из консерватории. Они направляли его, чтобы он мог себя самого раскрыть, а не казаться кем-то, кто будет лучше продаваться.