Вепрь

— Первую волну почитай всю повыбили, на бруствер уж в основном вторая взошла. Воевода в дело все резервы ввел, гульды больно злы в драке оказались. Вот ей-ей, атаман, я едва в штаны не наложил, никогда такого видеть не доводилось.

— А что, гульды со стороны сосняка идти не пытались?

— Нет. Им ту охотку Горазд напрочь отбил. Установил минометы в овраге и начал садить, да так, что мама не горюй. Нам видно не было, гульды те роты за урезом держали, но Горазд сказывает, добренько минами накрыли, народу накрошили — жуть. А как все мины по тем резервам израсходовали, так сразу и подались оттуда, как ты и велел. Даже стволы унесли. Ворог, похоже, и не понял, откуда били.

— Ну это и неудивительно, ведь не просто из оврага, а еще и из-за деревьев, а там подлесок, сосняк уже ближе к ручью начинается.

— Так и есть. Правда, сказывает, хотел он еще и пострелять, если те все же сунутся, но потом передумал, волю твою нарушать не стал.

— И правильно сделал. Воевода как, спрашивал, что мы удумали?

— Спрашивал. Да только, как ты и учил, я ему обсказал, что бочонки с порохом и картечью использовали, а в те бочонки повставляли трофейные пистоли какие похуже. А про то, кто и как накрыл резервы, ведать не ведаю.

— Поверил?

— Насчет бочонков с порохом поверил, а вот насчет резерва, кажется, нет. Велел, как только опамятуешь, ему весть послать. Но я так думаю — неча, эвон в себя еще толком не пришел.

— Правильно думаешь. Ты иди, Зван, что-то спать хочется.

— Отдыхай, атаман.

— Да. Ты там парням от меня кланяйся.

— Обязательно, — сверкнув белозубой улыбкой, заверил ватажник.

Глава 4 Дела семейные

— Так, говоришь, пленные сказывали, будто мы против них применили какие-то скорострельные мортиры?

— Так, батюшка. Причем дважды. В первый раз у Тихого, во второй — в бою у Веселого ручья.

— А ты ни о чем подобном не ведаешь?

— Нет, батюшка.

— А что твои стрельцы, ничего такого не заметили?

— Я сам был в том бою не в обозе, так что все видел собственными глазами. Метали они чудные гранаты с помощью мушкетов, на манер ручных мортирок, но о том оружии я давно ведаю. Ладная придумка и мечет те гранаты очень точно. Однако пленные показывают, что разными гранатами их обстреливали, одни послабее, а другие куда как мощнее. Ничего подобного в бою я не видел. Резервы были сильно потрепаны тем обстрелом, но мушкетами дотуда гранату не добросить. Так что есть еще кое-что, чего я пока не видел.

— Стало быть, ты уверен, что это дело рук людей Добролюба?

— В том-то и дело, что нет. Все его люди были на виду. Все от начала и до конца участвовали в бою. Сам Добролюб оказался в рукопашной, да в такой, что все диву даются, как он сумел в той сече выжить. Рассказывают, осатанел настолько, что в одиночку бросался на десяток. Может, еще кто объявился или какая тайная дружина великого князя.

— То его рук дело. Я всегда говорил, что он не так прост, — уверенно возразил Световид. — Гадаешь, отчего я уверен в этом?

— Гадать тут нечего. Он сам доложил, что они потрепали гульдов изрядно: взорвали огненный припас, забросали гранатами и постреляли, а по пути устроили несколько засад, минировав дорогу бочонками с порохом. Как все это было сделано, понять не могу.

— Тем самым оружием, которое ты не видел, он все это и проделал.

— Но кто с тем оружием управлялся? Сказываю же, все его люди на виду были.

— Ой ли, внучек?

— О чем ты, деда? — Не скрывая недоумения, Градимир уставился на старого Радмира.

— Тебе тоже нужно объяснять, Световидушка? А ить все как на ладони. Вначале, еще до беды, что на его голову свалилась, он хотел устроить мануфактуру и построить такие станки, каких ни у кого нет. Ты, сынок, его тогда поддержал, а еще он просил у тебя письмецо к дружку твоему, дабы тот помог ему посмотреть станки иноземных и наших токарей. Потом просил тебя пристроить его холопа с повозкой в караван, который в Рудный град направлялся, чтобы детали к тем станкам отлить.

— Эка, батюшка. Ты еще припомни, что в младость мою было!

— Цыть! — бросил строгий взгляд на сына старик. — Надо будет, так и от сотворения мира рассказ поведу, а ты слушать будешь со вниманием.

— Прости, батюшка.