Вепрь

— Нам не дано предвидеть собственных перевоплощений, — начала она, глядя незрячими глазами куда-то в прошлое. — Садитесь-ка рядом, Сережа. Послушайте. Когда мы повенчались, он обращался со мной очень предупредительно. Но любил он только лошадей. Нас обвенчали для продолжения рода. Так решили наши отцы. Миша спал отдельно. Все дни он проводил на конюшне и в скачках. Однажды он сверзился с необъезженного жеребца, и у него после сильного ушиба головы начались эти ужасные припадки. Характер его портился. Он стал гневлив и злопамятен. Всякий пустяк выводил его из себя. Когда Миша положил, что ему надо быть полезным членом общества и уехал учиться в Москву на ветеринара, все мы, включая прислугу, вздохнули с облегчением. Поначалу показалось, что он вернулся другим — энергичным и бодрым. Лечил крестьянскую скотину, начал какие-то исследования и опыты. Его интересовали тайны мозга. Увлеченный прогрессивными идеями, он мечтал обнаружить подлинный движитель нашего существования. В моде была ревизия православных догм. Не обошла она и Михаила. "Душа, или, по определению антиков, логос, существует, — утверждал он. — И она есть не что иное, как частица привнесенного вселенского заряда, толкающего всю жизнедеятельность наших органов, подобно тому как энергия пара толкает по рельсам локомотивы. Но исполняет он и побочную человеческой природе задачу. Привнесенный извне, заряд сей автономен от нашего естества и выполняет совершенно чуждую нам функцию. Так он и говорил: "автономен". Он столь часто рассуждал сам с собою вслух, повторяя без конца свои навязчивые термины, что я запомнила их наизусть. Идею эту он изложил в диссертации "Основы жизни и пути ее продолжения". Миша был честолюбив, но вовсе не глуп. Гипотезами своими он ни с кем из авторитетной профессуры делиться не стал, полагая, что его отнесут к чудакам и дилетантам. Анатомической "камерой хранения", заполненной логосом, он считал какие-то нейросекции в глубинах коры головного мозга. Одна из его научных фантазий состояла в том, что человек есть зоологический носитель, собирающий в процессе жизнедеятельности эмоциональную информацию, которая в совокупности и составляет сущность каждого индивида. В подобный "сбор" входит все: воспоминания и впечатления, зрительные образы, снятые, проявленные и закрепленные в сознании через посредство глаз-фотокамер, записанные, словно бы на граммофонную пластинку, запахи, шумы — словом, все мысли и впечатления". Но, как и у всякой живности, органические детали наших тел стареют, изнашиваются или повреждаются в процессе эксплуатации. По окончании индивидуального цикла или в результате необратимых физических повреждений бионосителя, вызывающих остановку сердца, внеземной заряд, расположенный где-то между полушариями, выгребает из нейросекции весь имманентный улов и покидает оболочку, растворяясь во Вселенском Разуме. Нет, Миша не был еретиком или богоборцем. Скорее, прагматиком, со всеми его нелепыми теологическими корректурами. Он утверждал, что Бог питается нашими пережитыми впечатлениями, пожирая их, как Сатурн пожирал своих детей. Но Миша умудрился из вульгарной домашней гипотезы вырастить исключительно дьявольскую мысль. Суть ее состояла в следующем. Если усыпить бдительный логос в самом зародыше и если придумать механику перекачивания "сбора личности" в новый бионоситель, то любой продолжит свое бренное бытие. "Много званых, да мало избранных?! — кричал он бывало, носясь по коридорам. — Не льют молодое вино в старые мехи?! А старое вино в молодые мехи — как?! Мы сами будем избранных оставлять! Они нам самим надобны! Скоро война с германцем! Представляешь, а Скобелев — жив! С его-то опытом!" — "Но отчего же тогда не Пушкин? — возражала я. — Отчего ж не Горчаков?" — "Да оттого, что ты — дура, Оленька! — сердился Михаил. — Нам колонии нужны, а не дипломаты! Попов тоже ни к чему! Мощная промышленность и наука! И сильная власть! Вот цель моего предприятия!"

Судя по рассказу Ольги Петровны, идеи эксцентричного помещика со временем изменились весьма незначительно. Он одержимо стремился победить Господа на том поле, где даже Люцифер не преуспел. Поразительно заносчивый старик. Но что-то ему удалось. Каким-то образом он нащупал слабое звено в естественном порядке вещей. Иначе хрен бы его столько лет обихаживали большевики. Когда-то он совершил скачок, заставивший сделать его открытие сверхсекретным. Но потом, как я понимаю, затоптался на месте. И вот среди чахлых сельских детей родился "артефакт". Захарка. Кто-то взглядом вилки гнет и стаканы двигает. Кто-то — читает сквозь стену. В чем же заключалось особое свойство Захарки — этого я не знал. О том было ведомо лишь покойному ныне академику.