Вепсы. Очерки этнической истории и генезиса культуры

Однако не все народы, в фольклоре которых имеются предания о Чуди, признают свое родство с ней: саамы, как было сказано, не знают этого мотива, столь характерного для других народов. Предания о родстве с Чудью имеются на севере у четырех народов — у вепсов, русских, коми-пермяков и коми-зырян, и это обстоятельство не может не вызвать интереса. Все дело в том, что степень этого родства не у всех у них мыслится одинаково. Русское население, коми-зыряне и пермяки рассказывают в преданиях именно о родстве, о происхождении отдельных групп или семей от Чуди, себя же в целом как отдельный народ считают отличными от Чуди, даже противоположными ей. Поэтому хочется возразить В. Н. Белицер, которая, видимо, приняв рассказы преданий о родстве отдельных групп и семей с Чудью за отражение этнического самосознания обоих коми народов, пишет, что будто бы «в этих легендах Чудь выступает предками современных коми».

Есть только один народ, который в целом считает себя идентичным Чуди, отожествляет себя с Чудью, говорит о Чуди как о своих собственных предках. Это — вепсы. Выше был приведен текст предания, записанного у вепсов, где такое отожествление чувствуется вполне отчетливо. Расспрашивая наших информаторов вепсов во время этнографических обследований в районах их расселения, мы могли в этом убедиться. И хотя фольклорная традиция у вепсов значительно слабее, чем, скажем, у русских, тем не менее в этом вопросе там, где удавалось установить бытование в прошлом этих преданий, нам твердо говорили: «Чудь это мы, вепсы». Так было у северных шелтозерских вепсов, так было и у южных ефимовских вепсов, где нам показывали «чудские могилища», говоря, что «здесь похоронены наши вепсы».

Итак, учитывая все данные в их совокупности (этнографическая характеристика, некоторые детали антропологического облика, самое этническое имя, отношение современных народов к Чуди преданий), мы, по-видимому, как и прежде, должны будем прийти к заключению о том, что основным реальным этническим субстратом этой легендарной Чуди были вепсские или чрезвычайно близко родственные им этнические образования, совершавшие свое движение из мест первоначального обитания на север и северо-восток. Очень осторожный в выводах H. Н. Харузин высказывал предположение о прямом генетическом родстве той Чуди, предания о которой он записывал в Пудожском крае, именно с вепсами, хотя он и не распространял этого вывода на остальные районы бытования преданий. Краеведы более решительно высказывали мысль о том, что Чудь, предания о которой широко бытовали в Обонежье, это и есть предки

Чуди — вепсов. Но этот вывод касается, разумеется, не только упомянутых ограниченных районов. Он должен быть распространен на значительные части территории бытования преданий (за вычетом, пожалуй, Приуралья в самом тесном значении этого понятия, где предания о Чуди кажутся привнесенными из более западных местностей), включая также и лопарский район.

Заметим здесь, кстати, что по этому последнему вопросу долгое время господствовало ошибочное представление. Д. Н. Островский придерживался того мнения, что Чудь лопарских преданий — это финны-суоми. Его точку зрения поддержал С. Гадзяцкий. Однако это неверно. Уже М. А. Кастреном было записано предание, в котором нападавший на лопарей народ рассматривался им как карелы. Это уже гораздо ближе к истине, так как южные группы карел — это установлено твердо — являются в основе вепсами. Но и это не самое главное. Финнов-суоми ни саамы, ни русские никогда не называли Чудью (в точном оформлении термина). Финны-суоми — это не Чудь преданий. Против этого свидетельствуют как данные самих преданий, так и ясное указание на то, что «лопари… врага или подозрительного человека называют tjude и wassjolats», т. е. Весь, вепсы.

Однако уловить общую этническую подоснову преданий и установить действительные этнографические черты, расселение, особенности быта и культуры народа — это, разумеется, далеко не одно и то же. Не следует, конечно, думать, что реальный исторический прототип, о котором сложились предания, — Весь (вепсы) непременно обитала всюду, где мы фиксируем бытование преданий о Чуди. Раз возникнув, предания в дальнейшем жили своей собственной жизнью, отличной от жизни породившей их основы. Их развитие и распространение подчинялось своим, далеко не всегда ясно распознаваемым законам.