Верь мне!

Внезапно в голову Элисон пришла сумасшедшая идея. Спокойно распахнув свою блузку, и расстегнув лифчик таким привычным жестом, как будто она делала это каждый день, Элисон взяла зашедшегося в крике ребенка и сунула его голову за пазуху своей блузки поближе к груди. Адам моментально нашел ее сосок и начал жадно работать ротиком, находя в этом хоть какое-то утешение.

У мужчины, за которым стояла Элисон, не было никаких проблем с декларацией и его быстро пропустили к стеклянным дверям выхода из помещения. Настала ее очередь предстать перед мрачным таможенником.

— Ваше гражданство? — спросил он резко.

Элисон пыталась одной рукой вынуть паспорт из своего портмоне. Стараясь добыть несуществующее молоко, Адам свирепо тянул и кусал ее грудь, мешая ей сосредоточиться на разговоре с офицером.

— Ваше гражданство? — повторил таможенник свой вопрос.

— У меня американское гражданство, — ответила она и протянула ему, наконец, свой паспорт, незаметно вздрагивая от боли, когда Адам особенно сильно сжимал своим ротиком ее сосок. Офицер раскрыл паспорт и сверил ее фотографию.

— Что вы заявляете в декларации? — он отложил паспорт и потянулся за рюкзаком.

Ребенка, хотела сказать Элисон. Она как будто обезумела. Я заявляю в декларации ребенка, рвался истерический крик из ее груди. Она заморгала, губы ее разжались…

— Сувениры… корзина, шаль, м-м…

О Господи! Говорить или нет? Он ведь все равно найдет…

— Глиняная фигурка…

Ну вот, признание сделано. Она оцепенела и перестала чувствовать боль, причиняемую настойчиво работающим ротиком младенца.

— Стоимость? — офицер отложил в сторону лежащие сверху подгузники и обнаружил клеенчатую кошелку.

— Где эта вещь, мисс?

— В этой кошелке. Она чрезвычайно хрупкая.

— Стоимость? Я прошу вас, леди, я не могу заниматься вами целый вечер. Ее стоимость?

— М-м. Я не знаю. Две сотни долларов.

Офицер развернул подгузники, в которые была завернута картонная коробка, и, открыв ее, подозрительно заглянул внутрь. Он наверняка ожидал увидеть там наркотики.

— У вас есть чек на эту покупку?

— Нет, это подарок, — истерический смех щекотал ей горло, грозя вырваться наружу. — От одной женщины, с которой я жила в гостинице в Белизе.

Что правда, то правда.

Таможенник отложил окарину вместе с коробочкой в сторону рядом с паспортом Элисон и, взглянув с подчеркнутым любопытством на грудного ребенка, достал банки с детским питанием. Он брал одну банку за другой и внимательно изучал все этикетки и швы на металле, а затем тряс каждую, прислушиваясь и проверяя наличие жидкости.

Несчастный обманутый Адам судорожно сжимал ее сосок беззубыми челюстями, и боль от его укусов отдавалась во всех направлениях — в спине, в позвоночнике и в мозгу. Офицер тем временем тщательно осматривал и ощупывал каждый подгузник, а потом снова взял в руки ее паспорт.

Казалось, целую вечность он сличал ее лицо с фотографией и, наконец, задал вопрос:

— Почему этот документ влажный?

«Я чуть не утонула в реке в Гватемале, когда на моих глазах умирала одна женщина от выстрелов в спину», — Элисон была близка к истерике, и лишь в последний момент ей удалось прикусить язык и взять себя в руки.

— Я уронила его в ванну с водой, — произнесла она, не меняя выражения лица.

Он поставил штамп на документе и разрешил ей пройти к выходу.

Она неловко одной рукой закрыла коробку с окариной, засунула ее в кошелку, а ту — дрожащими пальцами — запихнула в рюкзак и подхватила его за лямку.

Выйдя за двойную стеклянную дверь и завернув за угол, она оказалась, наконец, в безопасности и рухнула на скамью, чтобы разжать вцепившийся в ее сосок ротик младенца и вздохнуть полной грудью.

— Маленький людоед! — воскликнула она, ощущая огромное облегчение и накатившее на нее возбуждение от только что пережитого. Она застегнула лифчик и пуговицы на блузке.

Она сделала это! Без чьей-либо помощи, она сделала это сама! Она не сплоховала! Радость захлестнула ее. Она выросла в своих глазах.

Элисон быстро ножом проткнула одну из банок и наполнила пустую бутылочку, давая себе клятву, что всегда, всегда, всегда будет ходить только с полной бутылочкой — всегда, до тех пор, пока ребенок не начнет есть пищу.

— Я твоя мама, малыш. Но в эту игру мы больше с тобой никогда играть не будем, — предупредила она младенца, когда тот снова зашелся голодным плачем так, что у нее зазвенело в ушах.

Элисон дала ему бутылочку и счастливый Адам забылся, уставив в одну точку черные пуговички глаз.

Джейк припарковал своей мерседес в зоне, где парковка была запрещена. Он взял медово-золотистую, кашемировую накидку Элисон и детское одеяло, которое они с Джесс купили накануне для ребенка, и вошел в здание аэропорта. Там суетящаяся дежурная по первому этажу направила его в холл, куда выходили прибывающие разными рейсами пассажиры после прохождения таможенного досмотра. Рослый мужчина в потрепанных мятых джинсах «Левис», джинсовой куртке и кроссовках «Рибок» на босу ногу вышел в холл из боковой двери.

Джейк загородил ему дорогу.

— Вы случаем не пассажир рейса из Мехико?