Верь мне!

Зекери глядел безучастно, там на кладбище, на грязный снег, на покрытый коркой льда огромный кусок мрамора. Мать, когда умер отец, настояла на приобретении этой глыбы. Три года назад, когда мать последовала за отцом, они стояли здесь вместе с Джерри, деля друг с другом боль утраты. А теперь он стоял здесь один, пытаясь не допустить до сознания мысль о том, что перед ним безжизненное тело брата, холодное и застывшее, лежащее в гробу. Одна надежда теплилась у него в душе: может быть, оттуда, из глубины голых ветвей, Джерри глядит на него сейчас и читает его мысли. «Прости меня, Джерри, ради Бога, прости меня…»

Он выпрямился, вернув спинку автоматического кресла в вертикальное положение, и снова закурил. На этот раз никотин благотворно подействовал на сосуды головного мозга, ноющая боль понемногу утихла. А тем временем в памяти Зекери развертывались картины пережитого.

День похорон длился бесконечно долго. После процедуры вскрытия он едва ли поспал более четырех часов и потому — он сам сознавал это — был особенно агрессивен. К счастью, родных подружки Джерри не было рядом, они хоронили ее в Омахе. Да и что он, в конце концов, привязался к этому безмозглому существу? К этой глупышке?

Он вспомнил лицо Ланы, пустой легкомысленной девицы, еще совсем зеленой. Она была довольно сексуальной, не очень яркой, с изящной фигурой и волосами, выкрашенными в рыжий цвет. Лана старалась не смотреть на него, улыбаясь украдкой, когда Джерри кричал ему в тот памятный день: «Верь мне, брат! Поверь хоть на этот раз! Я знаю, что делаю!»

«Верь мне!» — любимое выражение Джерри, эти слова он часто повторял. А еще он в шутку называл его библейским именем «Брат Захарий», намекая на то, что после смерти матери Зекери опекал его, заботился о нем. Они ругались из-за того, что Джерри надумал переехать в штат Огайо. Конечно, его выгнали из футбольной команды. Из-за плохой успеваемости.

— Не велика беда, — говорил тогда Джерри, пожимая плечами.

Он настоял на своем, а Зекери уступил ему. Их ссоры сопровождались бранными словами, демонстративным хлопаньем дверями, криком. А эта тварь…

Перед глазами до сих пор стояла ее хитрая улыбка. Теперь-то он знает, но уже слишком поздно, что за ее лживым взглядом скрывалась пустота. Джерри был отличным студентом с блестящим будущим, пока не связался с этой девицей. А его спортивные результаты! И вот все это полетело к черту тем летом, когда он встретил Лану. Она выиграла у Зекери эту партию, и потому он ненавидел ее глубокой неистовой ненавистью. Проклятые бабы, они всегда во всем виноваты… Если бы Лана осталась в живых, казалось, он убил бы ее сам.

Он поглаживал пальцами стакан с недопитым виски и пристально смотрел невидящим взглядом в овал иллюминатора, за которым не было ничего, кроме голубой небесной пустоты. Никто на свете не может вернуть ему брата. Черт возьми, Лана ведь тоже мертва. Так пусть же они оба пребудут в мире и покое… На мгновение чувство ненависти утихло в нем, но тут же ее острые злые иглы пронзили с новой болью его сердце. Из-за этой дряни кто-то другой, а не он, высекает сейчас имя Джерри на белом мраморном надгробье. А он в это время, сам не зная зачем, летит в какой-то захолустный Белиз.

Он опорожнил стакан и заказал новую порцию.

Он был тогда, как в бреду, и в баре Колумбийского аэропорта случайно пробежал глазами приглашение общества «Одна Земля», напечатанное в забытом кем-то на столике журнале. Бар закрывался, а идея путешествия на край света надолго застряла в голове Зекери. Он страшно боялся теперь своего свободного, незаполненного ничем времени, безжизненная пустыня времени пугала его. Он не мог вообразить себя отдыхающим на пляже, или на рыбалке, или на лыжне, или под парусом в открытом море. Нет, это невозможно, все напоминало бы ему о Джерри.

Страдая и мучаясь, Зекери не мог обуздать своего воображения.

Он опечатал квартиру брата, заплатив вперед за два месяца домовладельцу. Но войти в нее, разобрать вещи Джерри, — это было выше его сил. Однако никто, кроме него не сделает этого. И сознание отсутствия выбора вызывало в Зекери чувство раздражения и безысходности. Волей-неволей ему однажды придется войти и рыться во всех этих чуланах, комнатах, ящиках письменного стола, платить по счетам брата, раскрывать его тайны и секреты, о которых он предпочел бы ничего не знать. Но во всяком случае ничто не могло его заставить заниматься этим именно сейчас.

Очень скоро он понял, что должен бежать от запутанного клубка сложившихся обстоятельств. Но тут он вынужден был выбирать: или немедленный отъезд или… Приближалось Рождество, а это время светлого и радостного для него свидания с дочерью. Казалось, душевное равновесие вернулось к нему. Всю неделю он провел в Нью-Йорке со своей малюткой. А затем дни опять потонули в беспросветном тумане.