Верь мне (СИ)

– Я голодный, Сонь, – оглашает Сашка выразительно. – Блядь… А чем это тут так пахнет?

Опускаю, наконец, сковороду в раковину. Открываю кран и неблагоразумно сую под струю руки. Вода, попав на поверхность раскаленной сковороды, конечно же, сходу вызывает шипение и поднимает горячий пар, который обжигает мне кожу. Взвизгнув, отскакиваю.

– Тихо, тихо… – Георгиев ловит мои плечи руками и разворачивает. – Дай посмотреть.

Мне мало того, что очень больно… Еще и стыд душит… Не только за то, что готовила для него… Вот зачем?! Но и за то, что выгляжу сейчас перед ним как какая-то неумеха! Просто одно на одно, и я… Едва взглянув с Георгиевым вместе на свои краснеющие ладони, с трудом справляюсь с накатывающей резко и неожиданно пугающей по своей силе истерикой.

Всхлипнув, закусываю губы и прекращаю дышать. Дрожу дико, невообразимо странно. Когда приходится сделать вдох, на выдохе, не прекращая трястись, скулю.

– Блядь, Соня… – толкает Саша. Из-за стоящей в глазах влаги не вижу его, но слышу по низкому и отрывистому голосу сдерживаемую им самим панику. – Так сильно больно?

Я ответить не могу. Потому что если начну говорить, просто закричу.

Больно так, что аж страшно. Но только не от пара, который обжег руки. Он лишь катализатор. Внутри что-то лопается. Какой-то нерв, который последние месяцы держал в режиме целостной работы весь организм.

Саша это, видимо, понимает. И просто обнимает меня, прижимая к груди. Я вцепляюсь в него, зажмуриваюсь, делаю самый долгий, самый тяжелый и самый отчаянный вдох в своей жизни. Секунда, две, три… И мне удается справиться с эмоциями, не расплескав ничего вовне.

Слышу, как колотится Санино сердце. Понимаю, что он тоже испугался того, что могло случиться. А может… Напротив, ждал, чтобы я взорвалась. Боялся и ждал.

Не знаю… Не знаю… Ни о чем думать не хочу!

Трудно предположить, сколько мы стоим посреди кухни, покачиваясь. Но омлет Саше приходится есть холодным. И все равно он сияет от счастья. Не улыбается, но будто бы светится изнутри при каждом взгляде на меня! И дело не в голоде, который я позаботилась утолить. Мы оба это понимаем, хоть и не комментируем. Он, черт возьми, с восторгом того самого шального мальчишки смотрит на свою тарелку как на летательное средство инопланетян.

Утро уже наступило. Саша скоро соберется в дорогу. Я просто обязана снизить зашкаливший у нас обоих уровень дофамина, иначе будет передоз. А потом… Потом будет страшная и мучительная ломка.

Дождавшись, когда он доест, я подтягиваю ноги на табуретку, обхватываю их руками и сосредотачиваю взгляд на верхушках деревьев, которые виднеются в окне.

– Знаешь… В марте я обнаружила, что действие контрацептивной инъекции закончилось, а месячные так и не пришли, – шепчу сухим безэмоциональным голосом. – Я едва не ополоумела, сутками размышляя, что делать с ребенком… А может, и ополоумела…

– Кхм… – прочищает горло Георгиев. – Что, блядь? – хрипит так, будто перед этим час кричал и сорвал голос. – Еще раз! Соня, блядь! Повтори еще раз! Почему я не узнал об этом в тот же, сука, день, что и ты?! А?!

Не смотрю на Сашу, но слышу злость.

Злость, на которую он не имеет никакого права.

– У нас был договор. После которого ты для меня умер, – напоминаю я, не меняя своего столь же мертвого тона. – А значит, проблема была только моей.

– Это… – вибрирует жесткими нотками. Подскакивает на ноги, становится напротив меня, угрожающе наклоняется и, упершись ладонями в края моей табуретки, прямо мне в лицо рявкает: – Это ебаный пиздец, Сонь! Ебаный, мать твою, пиздец!!!

От этого крика все внутри меня содрогается и, пульсируя, начинает сжиматься в какие-то жесткие комочки нервов.

Мне не нравится, как блестят Сашины глаза. Не нравится, как сокращаются какими-то нервными спазмами его лицевые мускулы. Не нравятся волны тех сумасшедших эмоций, которые он высвобождает в меня, словно обойму того самого проклятого пистолета.

Я вспоминаю, как он смотрел на меня, когда поверил в мое предательство… Как он смотрел, когда ударил… Как смотрел, когда собирался нажать на курок…

Мне страшно до ужаса. И все равно я чувствую облегчение.

– Ты сделала аборт? – этот глухой мрачный выдох такой яростной волной по моему телу проносится, что буквально срывает с него кожу.

– Я тебе всегда говорила, что не хочу детей. Хорошо, что ты женишься сейчас на Владе, и у тебя будет возможность создать с ней нормальную семью.

– Что ты несешь?! – вновь срывается на крик Георгиев. Дыхание, которое он выдает прямо мне в лицо, едва ли не касаясь моего лба своим, такое горячее, что разит сильнее того самого пара, о который я обожгла руки. – При чем тут Влада? При чем тут семья? При чем тут какие-то возможности? Я тебя, блядь, просто спрашиваю: ты сделала аборт? Сделала?! Ответь мне!