Верь мне (СИ)

Неужели у него есть к Людмиле Владимировне какие-то чувства? Неужели все это изначально из-за нее лично затевалось? Неужели он столько лет ее любит? На что готов? Почему разменной монетой снова должна быть я? Что происходит в этом чертовом мире? Почему люди такие твари?

Смотреть на Тимофея Илларионовича, не выдавая бурлящих в груди эмоций, нереально сложно. Но игнорировать его присутствие возможности нет.

Возвращаю внимание, встречаюсь с Полторацким взглядами и невольно вздрагиваю. Он, конечно, подмечает это и еще более въедливо всматривается в мое лицо.

– Встреча прошла хорошо, – выговариваю несколько сдавленно и определенно сдержанно.

Только вот Тимофея Илларионовича столь короткий ответ не устраивает.

– Половой контакт был? – спрашивает со свойственной людям его профессии невозмутимостью. Для меня эта близость – жизнь, для него же – всего лишь факт по делу. – Кто в этот раз выступал инициатором?

– Георгиев, – бормочу, заливаясь жаром.

И лишь после этого подмечаю, что второй вопрос был задан, чтобы лишить меня возможности сориентироваться и попытаться увильнуть от ответа на первый.

Значит ли это, что Полторацкий уловил все мои колебания? Испытывает ли он опасение, что я могу разбить его планы? Почувствовал ли, что вера ослабла? Ломает ли голову, почему?

– Чем еще вы занимались?

– Да в принципе ничем… – шепчу я. И ощущаю, как снова краснею. – Он недолго был… Часов шесть-семь…

– Восемь с половиной, – тут же поправляет меня Тимофей Илларионович, привнося понимание, что за моей квартирой велось наблюдение.

Люди Георгиева следят за ним, его люди – за Георгиевым и мной… Какой-то пиздец! Не иначе.

Этот мир когда-нибудь станет нормальным?

Стискивая руки, которые разбивает дрожью, в кулаки, цепенею. Дышать трудно. Кислород не насыщает, несмотря на усиленное кондиционирование зала. Хочется хватать много и часто, а приходится тщательно вымерять каждый вдох и каждый, черт возьми, выдох.

– Ну и… Что такое восемь с половиной часов для молодого половозрелого парня? – заставляю себя усмехнуться, а за грудиной все так трясется, аж гремит. Лучше я буду выглядеть в глазах Тимофея Илларионовича какой-то инфантильной пустышкой, которую предает тело, чем стану докладывать, о чем мы с Сашей разговаривали. – Саша не доверяет мне. Думаю, до сих пор ненавидит, – сочиняю для надежности. – Поэтому нормального диалога между нами по-прежнему нет. Я не знаю, что он задумал. И вряд ли когда-нибудь узнаю. Дело, очевидно, не во мне. Лучше вам перестать на меня рассчитывать.

Первая реакция, которая проступает на лице Тимофея Илларионовича ­буквально на секунды – это растерянность. Следом так же скоропалительно проносится разочарование. А уж потом начинается напряженное и вдумчивое изучение.

Мне становится максимально некомфортно. Мало того, что появился страх перед этим человеком, я испытываю сильнейшее огорчение и пронзительную боль. Ведь я успела проникнуться к Тимофею Илларионовичу глубокими чувствами и стала полагаться на него, почти как на отца.

Господи…

Когда я уже перестану видеть в людях исключительно хорошее? Когда перестану слепо доверять? Когда перестану привязываться?

Пока я сокрушаюсь, злюсь на себя и страдаю, Полторацкий, завершает анализ моего состояния.

– Что-то изменилось, – заключает с неизменным спокойствием. – Не хочешь поделиться, София?

Что тут скажешь? Не могу же я, подобно ему, спросить, вступал ли он в половой контакт с ведьмой Людмилой? А если вступал, то зачем??? Нет, эти вопросы лишь в моей голове. Я хочу, чтобы и он прекратил меня допрашивать!

– Ничего не изменилось, – заверяю сухо. – Просто устала, и нет настроения. Наверное, я не была готова, что это затянется на столько месяцев.

– Ну как же? – усмехается Полторацкий. – Я тебя предупреждал, что дело долгое.

Да, предупреждал.

– Вероятно, я не восприняла эти предупреждения всерьез.

Тимофей Илларионович прищуривается, но больше не отвечает. Поднимает чашку и пригубляет, по всей видимости, давно остывший и ставший от этого ужасно невкусным кофе. Ненавижу холодный кофе. Для меня это самая противная вещь на свете. Зацепившись за эти мысли, я даже морщусь. И спешу запить фантомную горечь сладким яблочным соком.

– Торги на акции «Вектора» закончились. Знаешь, кто приобрел выпущенные пакеты?

– Кто? – спрашиваю только потому, что ситуация обязывает.

На самом деле эта информация интереса у меня не вызывает. По крайней мере, до того, как Полторацкий не называет имена.

– Акционерами «Вектора» в равных долях стали четыре человека: Артем Чарушин, Даниил Шатохин, Дмитрий Фильфиневич и Кирилл Бойко.

Едва Тимофей Илларионович это озвучивает, меня накрывает ледяными и колючими мурашками.

– Какие мысли? – интересуется он, пока я силюсь не выдать себя содроганием.

Наконец, долгое мгновение спустя, мне удается пожать плечами, будто для меня это ничего не значит.

– Помимо того, что эти парни – Сашины друзья?

Как же сложно корчить дурочку!