В конце концов он рассказал Сью, что случилось с Джерри, и она решила не присутствовать на его похоронах. Зекери до сих пор так и не понял, расстроился ли он по этому поводу или почувствовал облегчение. Он слишком устал, чтобы долго размышлять о чем бы то ни было. Сильно набравшись виски, одетый в зимнее пальто брата поверх синего костюма, который он обычно носил дома, в Майями, Зекери чувствовал изнутри леденящий холод. Джереми Джеймс Кросс. Двадцать два года. Любимец всех окрестных девушек, с вечной улыбкой на устах. Мать, объясняя разницу между ними в восемнадцать лет, рассказывала, что забеременела чудом — у нее уже наступил климакс. Джерри был поистине чудесное дитя. Слава Богу, что мать не дожила до этих страшных дней.
Лицо Джерри всплыло в его памяти из небытия. Зекери быстро опрокинул в себя виски и постарался прислушаться к разговору за стойкой. «…потому что электричество, необходимое для охлаждения этих напитков, стоит здесь очень дорого», — Вуди все еще рассказывала о проблемах холодных напитков.
Элисон тоже едва ли слышала общий разговор. Внутренний голос внушал ей беспрерывно: «Все идет не так уж плохо. Я могу держать ситуацию в руках. Кроме него, этого типа. Он злой. Он меня нервирует». Она отвела взгляд в сторону.
Между тем Джордж и Гарольд откровенно соперничали друг с другом, претендуя на ее внимание и ее симпатию. Но когда выпив пива, Элисон почувствовала тепло, шедшее изнутри, она вклинилась в беседу и спросила Вуди:
— А на чем здесь передвигаются по городу?
— Да в основном на такси.
Это звучало обнадеживающе, и она решила отправиться на прогулку.
Выйдя из аэропорта, Луизита уселась на деревянную скамейку в ожидании автобуса местного сообщения. Звуки доносившегося до нее разговора, громкого и шумного, были типично американские. Достаточно долго живя в Майями, она до сих пор не могла привыкнуть к уличному гаму. Люди племени майя подходят ко всем жизненно важным вопросам спокойно и сдержанно. Американцы же всегда действуют с энергией, напором и определенной долей развязности. Однако в нынешней ситуации знакомые звуки американской речи даже успокаивали ее. Ее сердце гулко билось в груди. Ей удалось сделать задуманное. И никто ничего не заметил.
Не выпуская из поля зрения свои вещи, она подошла к уличному торговцу, старому креолу, и купила сладкое мороженое. Лицо старика, похожее на изношенный кусочек кожи, расплылось в улыбке, когда она тщательно отсчитывала плату за одно, апельсиновое, в мелкой местной монете. Никто не должен видеть, что она тратит много денег.
Луизита старалась никому не бросаться в глаза. Сейчас ее нет здесь, и поэтому никто не должен ее запомнить. Тяжелее всего ей давалось ожидание. Каждую минуту к ней мог подойти один из представителей власти и снова потребовать документы. «Луизита Чан, пройдемте со мной». Вернувшись назад к скамье, она отхлебнула растаявший верхний слой мороженого. Ее ощущения раздваивались: с одной стороны, она тосковала по дому, по своим «хеч виник» — Верному Народу; с другой стороны, звуки и картины этой чудесной страны, песни пожилых крестьян, их улыбающиеся глаза и мудрые лица доставляли ей наслаждение.
Застигнутая невообразимыми по своей жестокости военными столкновениями в Гватемале, осиротевшая в двенадцать лет, Луизита вместе с семилетней сестренкой, хрупкой маленькой Сарой, нашла приют в деревне на территории Британского Гондураса, у самой границы, теперь эта деревня называется Белиз. В тринадцать лет она вышла замуж за Хосе Гуэро, и ее жизнь пошла своим чередом, так, как она шла на этой земле в течение многих столетий — она замачивала крупу, молола зерно на целый день, встав рано по утру, таскала бесконечные ведра воды, отбивала до белизны на речных камнях рубашки Хосе, работала в саду и в поле. Весь ритм ее жизни был подчинен вечному ритму сменявшихся времен года и воле богов. Хотя у нее не было детей, Хосе не развелся с ней. Так она жила — и была довольна жизнью — на протяжении семи лет.
А затем Хосе заболел лихорадкой и умер, и она решила навсегда уехать в Америку. Старейшина их деревни разгадал ее намерения и согласился на отъезд Луизиты. Она знала, что больше никогда не вернется. Потому что страх поселился в деревне, здесь стало неспокойно, и жизнь не казалась больше такой простой и понятной, как прежде. Она не должна делать ошибок. Одна маленькая ошибка могла испортить все. Одна ошибка могла помешать ей забрать Сару в Америку. Разрешение на въезд, действительное в течение ближайших двух недель, было надежно спрятано за подкладку ее сумочки. Как-нибудь за это время она найдет сестру и поможет ей выпутаться из беды.
Покончив с пивом, Элисон пошла прогуляться и осмотреться в новой обстановке. Нагретые нещадным солнцем такси были припаркованы в полутени, которую отбрасывало здание аэропорта. Водители в рубашках навыпуск дремали, прислонившись к капотам машин.
— Вас подвезти, мисс? — в голосах их слышалась надежда, но ни один при этом не тронулся с места. Было очень жарко.