Верь только мне (СИ)

—Я не знаю, но мы любим друг друга, — выдаю неожиданно для самой себя.

—Это прекрасное чувство, Виолетточка! Если любишь, ты не будешь эгоисткой. Посмотри на него!

Она грубо тянет меня за руку, что я чуть не обливаюсь кофе, и подводит к палате, приоткрывая дверь.

—Смотри, до чего его довела жизнь здесь! Отец с детства тиранизировал, Вилли маму потерял. Врагов себе нажил потому, что он другой. Ему здесь не место! Твое сердце не обливается кровью, видя, что он чуть ли ни при смерти оказался? — хлещет меня словами.

Дыхание сковывает, в сердце будто нож воткнули.

—Все ведь позади, — все, что я могу возразить.

—Наивная ты девочка! Наивная и эгоистичная! — захлопывает дверь. —Альберт мою сестру довел, оставь мне хотя бы племянника! Ему еще эту жизнь жить! Ну погуляете вы год-другой, Вилли парень видный, у него девочек будет еще много.

С каждой следующей фразой я ухожу все глубже и глубже в мутную воду.

—Не стань той, из-за которой его жизнь под откос пойдет! Он еще никогда не был так близко к свободе. Переедет, выздоровеет, получит достойное образование там, где учителя не спят с учениками, — бьет наотмашь. —И устроит наконец-то свою жизнь!

—Это Вилу решать!

—Вот и помоги ему принять правильное решение, Виолетта. Оставь его!

—Вы мне сейчас на полном серьезе предлагаете бросить Вила? — откровенно охреневаю.

—Ты уже забыла, как пять минут назад ничего не знала о его переезде? —отвечает вопросом на вопрос. —Вильгельм сделает это рано или поздно. И лучше до того, как отец окончательно испортит ему жизнь.

Разогнавшееся сердцебиение заглушает ее голос. Хочется сказать хоть что-нибудь, но я как рыба только ловлю воздух ртом.

—Любовь не эгоистична, Виолетта, —кладет мне руку на плечо. — Если любишь, то желаешь человеку лучшего, с тобой или без тебя. После всех мучений он заслужил немного счастья и спокойствия.

На этом тетя Эмилия оставляет меня, разодрав душу на мелкие клочки. Обессиленная, с зияющей дырой в солнечном сплетении, шагаю к лифту. Мне нужно на воздух.

—Ты должна верить только себе, дочка, — доносится сбоку.

Старец все еще сидит в коридоре. Он закрывает газету, которую, наверное, успел прочесть уже трижды, и внимательно смотрит на меня из-под белых бровей.

—А что, если я не права?

—Два сердца не могут ошибаться.

Глава 43. Виолетта

Ноги сами несут меня на улицу. Двор клиники припорошило мелким противным градом. На улице холодрыга, — вчера наступил ноябрь.

Я тщетно кутаюсь в пальто, которое грубо раздувает порывами ветра. Нутро выкручивает.

Плетусь мимо все еще зеленых рябин с пылающими гроздьями ягод, — единственного яркого пятна во всепоглощающей серости.

В отдалении в курилке среди деревьев замечаю отца Вильгельма.

Он разговаривает по телефону, просматривая какие-то бумажки. А затем вытаскивает ис кармана зажигалку, сначала одной рукой прикуривает сигарету, а затем поджигает бумагу.

Замираю там, где стояла, выглядывая через ветки.

Альберт Карлович убирает телефон в карман, и наблюдает, как в его руках горит целый ворох бумаг, плюясь тлеющим пеплом по ветру.

Так и стоим: зареванная я, как олень в кустах, спасибо Вилли за прозвище, и его отец — недвижимая бронзовая статуя с факелом в руках.

Отмираем, когда во двор влетает карета скорой помощи с мигалками. Отец наспех притаптывает горящие огрызки листов и отправляет их в урну, задумчиво делает еще пару затяжек, и двигается в мою сторону.

Делаю вид, что очень занята своим телефоном, лишь коротко киваем друг другу. Когда он скрывается за дверью клиники, бросаюсь к замученной железной урне, в которой трепыхаются остатки бумаги.

Озираюсь по сторонам и, сглатывая отвращение, запускаю руку в мусорку. Не знаю зачем, на инстинктах действую.

Подхватываю пальцами одну, затем вторую бумажку, попутно вляпываюсь во что-то липкое и вонючее. Фу! Ужас!

К горлу подкатывает, но я продолжаю шарить в темном пространстве, уделывая свое пальто. Смешно будет, если это какая-то больничная памятка. Только вот памятки никто не сжигает.

Убеждаюсь, что выловила все улики и распрямляюсь, Перебираю подгоревшие обрывки бумаг в замерзших грязных пальцах.

Передо мной фрагменты таблицы с какими-то странными цифрами. Бухгалтерия какая-то, что ли? Вижу нечитаемый кусок печати, просто белый обрывок, снова таблица.

Нахожу один единственный уцелевший кусочек текста: «…полагаемый отец ребенка…. биологическ…. несовпадении аллелей… ероятность отцовства равн….».

—Какая еще девушка могла быть у моего сына! Такая же несносная, как и он.

Вскрикиваю от неожиданности. Так увлеченно копалась в урне, что не заметила, как отец Вила подошел сзади.

—Ты сына на тест надоумила?

—Альберт Карлович, —стараюсь сохранять спокойствие, хотя с родственниками Вила это крайне непросто, —О чём Вы?

—Не включай дуру! Вилли — мой сын! А даже если бы не был, — это бы ничего не изменило.

—А похоже, что не Ваш! Несовпадение аллелей означает только одно — отсутствие родства! Это даже школьникам из курса биологии известно.

—Не докажешь! — выдергивает огрызки у меня из рук. —Вилли — мой ребенок! И точка!

—Вы его в пожизненное рабство получить хотите?