Верь в мою ложь

Конечно, откуда-то доносились звуки, которые могли бы помочь ей добраться до дома, но она не понимала, с какой стороны они идут. Первым делом Алатея услышала стук поезда по железнодорожному мосту через реку Кент, между Арнсайдом и Грэндж-овер-Сэндс. Но она не могла понять, в какой стороне от неё находится мост. Ей казалось, что он должен находиться слева от неё, но звуки неслись как будто сзади. А это значило, что она шла прямо в сторону моря…

Алатея развернулась, чтобы исправить ошибку, и снова тронулась с места. Наткнувшись на лужу, она провалилась по лодыжки и быстро отскочила назад. Кто-то где-то закричал. Алатея не могла определить, откуда доносится крик, но он прозвучал недалеко, и это уже было хорошо. Она повернулась в сторону звука и сделала ещё несколько шагов.

Потом зарычал трактор. По крайней мере, это было похоже на трактор. Но он рычал точно за спиной Алатеи — или так казалось, — и, значит, в ту сторону и лежал наилучший путь к берегу. Алатея опять повернулась и крикнула:

— Эй! Эй! Я здесь! Здесь!

Но ответа не услышала — лишь звук мотора доносился сквозь туман, причём так натужно, словно машина была невероятно перегружена.

А потом Алатея услышала автомобильные гудки. Значит, в той стороне должна была быть дорога. Вот только эта дорога находилась там, где вроде должно было быть море, и если бы она пошла в том направлении, то уж наверняка заблудилась бы. Она брела бы между холмиками песка, по лужам, и в конце концов провалилась бы в песчаную ловушку — место, где под песком затаилась вода и где могла бы пройти разве что лишь самая лёгкая птичка. И утонула бы.

Алатея опять остановилась. Повернулась. Прислушалась. Крикнула. В ответ раздались голоса чаек. Через мгновение воздух как будто разделился на мгновение от звука то ли выстрела, то ли автомобильного выхлопа. И снова наступила тишина.

И в это мгновение Алатея поняла, что спасения нет. Что на самом деле спасения для неё никогда и не было. Конечно, у неё была возможность добраться до восточной части залива Моркам и убежать из Арнсайда. Но ей не уйти было от собственной жизни, переполненной ложью. И Алатея решила, что пришло время взглянуть на всё открыто. Потому что каждый момент её прежней жизни вёл вот сюда, к ловушке песков и пониманию того, чего она так глупо надеялась избежать. И теперь осталась только неприкрытая правда.

Вот и хорошо. Пусть так и будет. Она примет то, что надвигается на неё, потому что она только этого и заслужила. Алатея открыла сумку. Но лишь когда она нашла в ней кошелёк, чековую книжку и косметичку, но не обнаружила мобильного телефона, то вспомнила, что оставила его в кухне, на подзарядке. Алатея долго молча смотрела в сумку, осознавая, что ей не удастся в последний момент рассказать Николасу истину о себе.

Ей оставалось только броситься в ледяные объятия неизбежного. И почему она вообще думала, что может быть как-то иначе? Каждый шаг, который она сделала с момента бегства от своих родных, вёл её к той единственной точке на земном шаре, где всё и должно было завершиться.

Бегства никогда не существовало, были только разного рода отсрочки. Когда наука и хирургия позволили ей освободиться от ужасной оболочки, бывшей для неё тюрьмой, это не было бегством, потому что остались воспоминания, которые она не могла прогнать, как ни старалась.

И худшим из этих воспоминаний были занятия боксом, которые последовали за заявлением её отца, что братья не могут вечно защищать Сантьяго Васкеса дель Торрес. Что пришло для него время научиться защищаться от разных хулиганов самому. Но в глазах отца светился скрытый страх, когда он говорил это, и постоянно хмурился и выражал неудовольствие, когда видел, что Сантьяго не хочет скакать верхом вместе с братьями, что Сантьяго совершенно не интересуется строительством крепостей из песка и игрой в солдатики, что ему неприятна борьба, что он никогда не участвует в детском соревновании мальчишек, кто пустит струю дальше. И в глазах матери тоже светился страх, когда она заставала Сантьяго примеряющим платья, играющим с куклой или затевающим чайный приём для кукол вместе с кузиной Еленой-Марией.

Выражение лиц родителей Сантьяго без слов говорило одно и то же: кого мы породили? Тревоги отца были вполне понятны для человека его культуры, его возраста, его религии и воспитания. Он боялся, что одарил мир ещё одним грязным гомосексуалистом. Тревоги матери имели другой характер. Она думала о том, как выживет Сантьяго в окружающем их мире, если этот мир не в силах его понять?

Идею бежать поддержала Елена-Мария. Только ей Сантьяго рассказал всё. Она выслушала его рассказ о том, что в его теле прячется чужая душа, что он не может чувствовать себя — собой. Он смотрит из своего тела, объяснял он кузине, и смотрит на своё тело, и знает, что это тело мужчины, но оно не хочет функционировать как мужское, и он не хочет, чтобы оно так функционировало. Ему даже прикасаться к этому телу противно, говорил он. Это как трогать кого-то постороннего.