Верь в мою ложь

— Не сегодня, Томми, — ответила она.

— Тогда здесь?

— О да. Прямо здесь.

2 ноября

Камбрия, Брайанбэрроу

В такой час дня Зед Бенджамин смог найти очень удобный столик в «Иве и колодце» и просидел там добрых пятьдесят минут, ожидая, не произойдёт ли что-нибудь за окном, свинцовые переплёты которого давно нуждались в замене. Сквозь них сочился холод, как дыхание ангела смерти, но выгодой этого неудобства было то, что никому не пришло бы в голову поинтересоваться, почему Зед не снял с головы вязаную лыжную шапочку. Благодаря шапочке Бенджамин надеялся стать менее запоминающимся, потому что она полностью скрывала его огненные волосы. Но со своим выдающимся ростом он сделать ничего не мог — разве что сутулился, когда вспоминал об этом.

И сейчас, сидя за столиком в пивной, Зед как раз и старался выглядеть как можно меньше. Он сгорбился над своей пинтой лёгкого пива и при этом ещё вытянул ноги под стол, съехав на самый край стула, так что в итоге у него онемела задница, но как он ни всматривался в деревню Брайанбэрроу, лежавшую за окном и видимую ему до самого побережья, не замечал ничего интересного.

Зед находился в Камбрии уже третий день; он третий день занимался поисками того, что могло бы спасти его статью от мусорного ведра Родни Аронсона, — того, что редактор называл «сексом», какой-нибудь пикантной подробности о Николасе Файрклоге, — но до сих пор не нашёл ничего, кроме пятнадцати строф нового стихотворения, о чём, видит бог, он не собирался упоминать в разговорах с Аронсоном, когда гнусный редактор «Сорс» звонил ему (каждый день!), чтобы многозначительным тоном поинтересоваться, как продвигается дело, и напомнить Зеду, что, сколько бы времени он ни провёл в Камбрии, платить за это придётся ему самому. Как будто он этого не знает, думал Зед. Как будто он не подыскал для себя самую скромную комнатку в самом скромном пансионе, какой только сумел найти во всей округе: спальня на чердаке в одном из выстроившихся вдоль здешних улиц викторианских домов, буквально заполонивших все окрестности озера Уиндермир. Собственно, этот дом стоял на Броад-стрит, в нескольких минутах пешего хода от публичной библиотеки. Зеду приходилось основательно наклоняться, чтобы войти в комнату, и практически складываться пополам, чтобы подобраться к единственному окну. Уборная находилась на другом этаже, а тепло добиралось сюда, как могло, из остальных частей дома, потому что в самой этой спальне никаких обогревателей не имелось. Но всё это делало стоимость комнаты чрезвычайно низкой, так что Зед, услышав цену, сразу согласился, почти не посмотрев на помещение. Но, видимо, в возмещение многочисленных неудобств жилья хозяйка пансиона кормила Зеда сытным завтраком, включавшим в себя всё, от овсянки до чернослива, так что Бенджамину с момента приезда ни разу не приходилось обедать, что было очень кстати, потому что он мог проводить всё время в кафе, пытаясь разузнать, кто — кроме него самого — проявляет интерес к смерти Яна Крессуэлла. Но даже если Скотленд-Ярд действительно присутствовал в Камбрии в лице некоего детектива, вынюхивавшего подробности гибели в воде кузена Николаса Файрклога, Зед никак не мог засечь эту персону, а пока он не обнаружил детектива, он не мог превратить статью «Девятая жизнь» в статью «Девять жизней и смерть», как того явно хотелось Родни Аронсону.

Зед мог бы поспорить на недельное жалованье, что Аронсон, конечно же, знал, кем был этот детектив Скотленд-Ярда, И столько же он мог поставить на то, что Аронсон разрабатывал план увольнения Зеда из-за его неспособности обнаружить упомянутого детектива, что было бы равноценно его неспособности оживить статью. И всё это только потому, что Родни было ненавистно сочетание в Зеде высокого образования и желания достичь высот.

Правда, нельзя было сказать, что Бенджамин продвинулся далеко в этом желании, и даже нельзя было сказать, что он мог продвинуться впредь. Ох, конечно же, в принципе, даже в эти времена можно было как-то выжить, сочиняя стихи, но они не обеспечивали крышу над головой…

Эта мысль — о крыше над головой — повлекла за собой мысль о другой крыше, той, под которой Зед жил в Лондоне. А это заставило его подумать о людях, живших под той же крышей рядом с ним. А вместе с людьми жили и их намерения, и в первую очередь намерения его матери.

Но, по крайней мере, теперь ему уже не было нужды тревожиться из-за этих её намерений, думал Зед, потому что однажды утром, вскоре после переезда Яффы Шоу в их квартиру — что было сделано со скоростью, удивившей даже мать Зеда, — молодая женщина, державшая в руке непромокаемый мешочек для губки, поймала Зеда у ванной комнаты, которой им теперь приходилось пользоваться по очереди, и тихо сказала:

— Не стоит беспокоиться, Зед. Хорошо?