Вера

Ещё дальше, поднявшись в воздух, застыли инквизиторы высшего порядка. Объединившись в «кольца» по пять магов каждое, они готовились обрушить на врага всю мощь и гнев Господни, его «яростное пламя справедливости».

Мерлон не удержал улыбку. Справедливости! Какое мерзкое позёрство! Здесь, прямо здесь, на поле боя, царит только политика, только она, тварь шкурная, у которой нет ни морали, ни нравственности – ничего святого, лишь интересы и все возможные маски. Но… это реальность, устраивающая очень многих, кроме разве что «учёных умов» и «романтиков», которым никак не придумать свой идеальный мир. Но раз уж идти на смерть, то хотелось бы это делать не за толстое брюхо его святейшества Патриарха, а за высокие идеалы, что ли, которые как раз сейчас проповедуют толстозадые святоши. Хотя вот именно, «про-поведают», готовя мясо для мясорубки.

Ты сам ведёшь себя в тупик, созданный чьими-то изуверскими руками…

«Тупик? О каком тупике ты говоришь?»

Да не строй из себя дурака! Тупик жизни! Ты почти уже там! Ещё чуть-чуть! Ещё пару шагов, и тебе конец… Ха, ха!

«Ты безумец. Ты хочешь погубить меня! Я знаю одну вещь в этой жизни – выход есть всегда.»

Правда? Знаешь, какой выход у человека, тонущего по среди океана? Плыть хоть куда-нибудь, надеясь на чудо-спасение, и всё же утонуть от бессилия и холода, или сразу хлебнуть водицы, лишив себя мучений.

«Но спасение может прийти.»

Жестокая рулетка, правда?

«Я не посреди океана и никуда не тону. Иди к чёрту… Глупец!»

– Эй, герой, спустись-ка, – донеслось до слуха Мерлона. Молодой маг посмотрел вниз: к нему обратился один из магов, которым Дироль поручил наложить на более слабых заклинателей крепкую защиту.

Мерлон медленно опустился.

– Стой смирно, – процедил сквозь губы Чедвик (Мерлон вспомнил это лицо, пересечённое большим шрамом).

– Я достаточно силен, чтобы справиться сам, – возразил Мерлон.

– Не думаю… Всё же я архимаг пятой ступени, а ты не пойми что, уж прости за резкость. Стой смирно и не дёргайся, – последние слова прозвучали натянуто и жёстко.

Мерлон решил не спорить. Судя по творимой вокруг волшбе, никто особенно не брезговал чужими чарами на себе. Что ж, это к лучшему.

Чедвик был облачен в белоснежную вычурную робу, с нашитыми драгоценными камнями и самоцветами. На ногах поблёскивали дорогостоящие стальные сапоги, разукрашенные ветвистыми узорами; на руках лукаво сияли серебром мифриловые перчатки, а голову украшал остроконечный шлем из того же благородного металла.

Этот человек, словно красивый герой из столь же красочной легенды, стоял посреди пыльного поля боя и совсем не беспокоился за свои драгоценности. Богатейший вольный Гипериона, владеющий землями, дворцами, ломящимися от золота сундуками – что он забыл на проклятой войне? Нет сомнения, что он мог бы откупиться от повинностей Святой Инквизиции.

– Чего уставился? – недовольно поворчал Чедвик, перелистывая Книгу Мантр.

– Да вот думаю, какого чёрта ты, богач, забыл на этой заварушке? Неужто у тебя связей среди Ренессанса нет? Неужели денег, чтоб откупиться, не хватит? – спросил Мерлон.

Чедвик на несколько минут прервался, оглядел Мерлона с головы до ног, цокнул языком и медленно проговорил:

– Плоский ты человек. Страшный. Такие, как ты, рушат миры, но никогда не смогут их познать, и тем более создать что-либо ценное и вечное, – Чедвик сделал паузу, поглаживая подбородок. – Я не поясню своих слов. Ты всё знаешь сам. Сейчас лучше не дёргайся. Я приступаю.

Слова Чедвика как-то неприятно дёрнули за глубинное, скрытое чувство Мерлона, дремавшее где-то на задворках сознания. Они, словно трут и огниво, высекли искру и разожгли огонь в душе. Гнев… Он так прекрасен… так чист и безумен, он так упоительно всесилен и неукротим! Пламя, вольная стихия, сжигает, изничтожает всё, всё на своём пути! Оно пылает до тех пор, пока не выжжет всё дотла, оставив лишь бренный пепел… Оно коптит, коптит дочерна то, что не может сжечь, оно терзает и уродует вещи, не подвластные её стихии, чтобы они не достались никому, и не жили на этом свете… Эти непокорные дерзкие вещи…