Вера

Пруст и Ларионов встали, и оба до дна осушили стаканы. Ирина и Полька разом одновременно закинули свои стопки. Ирина почувствовала, как мягко проскользнула внутрь вторая. Только теперь она понимала, что означало «легко пошла». Алкоголь стал уже менее заметно расползаться по телу.

– Спасибо, и нам пора, – сказал Ларионов, поправляя фуражку. – Нас еще ждет ужин у Марфы.

Пруст раскинул руки.

– О-о, тогда я думаю, вам лучше идти, – засмеялся он всем могучим телом.

– И наливку не забудьте! – сказала Марта, махая им вслед с крыльца. – Только это для девушек, Григорий Александрович.

Ларионов кивнул и легко вскочил в седло, словно и не был охмелевшим. Вскоре они подъехали к дому Марфы. Это был достаточно богатый двор по сравнению с остальными дворами Сухого оврага. Изба выглядела ухоженной, с красивыми резными белыми наличниками, ровной крышей и чистыми, занавешенными белым тюлем окнами.

На крыльцо выплыла Марфа – женщина без возраста, как и Марта, но с авторитетными формами: высокая и пышногрудая, с завязанной вокруг головы на мордовский лад пестрой косынкой и румяным довольным лицом. Она распростерла объятия и расцеловала Ларионова как старого друга, а потом и Кузьмича, который залихвацки обхватил Марфу за талию, остававшуюся у нее, несмотря на полноту. Марфа была той женщиной, которую мужчины любили за веселый характер и сердечность.

На Ирину и Польку из дома маняще пахнуло сдобными пирогами, а Марфа, расцеловавшись с мужчинами, так же радушно захватила девушек в свои мягкие бесконечные объятия. Она была мать-земля, теплая и благостная, и Полька тут же обмякла. Ирина, хоть и улыбалась, никак не могла раскрепоститься. Мысль о том, что их путешествие было мимолетным и скоро ее ожидала зона, давила на нее, угнетая ее природную живость и восторженную натуру. Она вела себя скромно и тихо. И присутствие после стычки рядом Ларионова ее тоже сковывало.

– Ох, Марфушка, стосковался я по тебе! – куражисто обхаживал Марфу Кузьмич.

– Вот и проходите, ужин уж ждет! – низким, но нежным и певучим голосом говорила Марфа, пропуская всех в избу.

Ларионов представил девушек, и их провели в горницу, где был накрыт большой стол, и за столом уже сидели какие-то люди, судя по всему – деревенские. Ирина обрадовалась, что среди них не было «граждан» в форме; напротив окон, под которыми был накрыт стол, стояла большая выбеленная печь, и чуть дальше часть комнаты была отгорожена пестрыми ситцевыми балдахинами – там сквозь щель виднелась запруженная подушками и периной кровать.

– Ну, Полюшка, садись с Матвеем Петровичем! – скомандовала Марфа, усаживая Польку рядом с крупным мужчиной лет пятидесяти с окладистой седоватой бородой. – Матвеюшка, ухаживай за Полюшкой, она у нас на выданье.

Полька смутилась, удивленная и позабавленная тем, что такой старый человек все еще ходит в женихах.

– Ты на его седину не смотри, – прогремела Марфушка, – ему еще и сорока нет!

Ирина и Полька не могли скрыть удивления.

– А ты не удивляйся, – сказал Матвей Петрович с ласковой улыбкой. – Я ведь десять лет каторги – от звонка до звонка.

Ирина опустила глаза. Как это было чудовищно! Вот так и она за пять лет состарится на зоне, а потом в Сухом овраге вынуждена будет жить до конца своей жизни и будет в тридцать лет выглядеть как сорокалетняя старуха.

Ларионов не сводил с нее глаз. Марфушка села за стол и только руками показывала своей помощнице Серафимке, куда и как прислуживать.

– Серафимке двадцать лет, – сказала Марфа. – Мать ее забрали в тридцать втором, а Серафимка сбежала из приюта, разыскала ее и поселилась тут прислуживать. Мать померла два года как: Серафимка тут и осталась с нами.

– Уеду учиться и останусь в городе учительствовать, – вмешалась Серафимка.

– А зачем же оставаться? – сказала Ирина. – Я тут школу видела.

– В город все рвутся. Сама, поди, домой хоть завтра бы рванула, – подмигнула Марфа. – А нам и тут хорошо! Ешьте, гости дорогие, и пейте! Я – от души!

Ирина заметила, что, несмотря на богатство стола, среди блюд не было изысков. Марфушка достала из погреба свои заготовки, напекла пирогов, и все было по-простому, по-деревенски. Ирина дала Марфушке наливку, а та принялась ее целовать и благодарить.

– Ты, душенька, только не сердись, но Марфа любит веселиться. Макар Кузьмич, сыграй на баяне, согрей душу.

Полька чувствовала, как у нее начала кружиться голова от обилия пищи, а Ирину стало подташнивать. Ларионов заметил, как тяжело девушкам терпеть воздержание от еды за таким столом, и посмотрел призывно на Марфу. Та тут же позвала Серафимку; Серафимка начала накладывать угощения на тарелки.

– Ешьте и пейте, девчата, – засмеялась Марфа. – Я все с лета заготавливаю. Я ведь сама когда-то, как вы, тут отбывала за делишки кое-какие. Кто по молодости не ошибается?! Вот и Федосья со мной мотала. Так что от своих к своим примите, не побрезгуйте.

– Да что вы, как можно! Мы вовсе не голодны и даже не предполагали… – вспыхнула Ирина.