Вера Алексеевна в академии боевой магии (СИ)

Вероятно, всё самое лучшее происходило за миг, а не тянулось долгие дни и часы. Просто короткий щелчок осознания, что чувства, хорошо или плохо скрываемые, всё-таки существовали, что Зорах всё-таки жил в сердце Данелии, и не потому, что он был эльфом – а потому, что он был смелым, добрым, готовым вступиться за неё в любом виде, вне зависимости от объёма и цвета кожи.

- Госпожа Данелия! – раздался вдруг отчаянный вскрик. – Свет очей моих! Я искал вас всю свою жизнь и отыскал наконец-то! Я был уверен, что моё сердце отдано другой, но теперь-то я понял, что это не так! Что я столько времени мечтал именно о вас!

Лайониэлл, растолкав всех, оттолкнув прочь с дороги побледневшего почему-то Джерома – неужели это действительно он, и к намёку Никки следовало относиться серьёзнее, подумать о том, что таким стариком нельзя быть, обладая безграничной жизнью?! – свалился прямо к ногам Данелии и судорожно уцепился пальцами в её платье.

- Моя прелесть! – возопил он. – Я готов признаваться тебе в любви всю оставшуюся жизнь, если ты лишь позволишь мне находиться рядом! Ты – мой свет в окне… Я думал, что я тебе равнодушен, и потому не смел приближаться прежде, но теперь ничто не разлучит нас…

Данелия раздражённо выдернула подол платья из цепких эльфийских пальцев.

- Где ж ты был, когда я по тебе с ума сходила? – раздражённо спросила она, отступая на шаг. – И когда болото нападало? Не убегал ли, что аж пятки сверкали?

Лайониэлл застыл в притворном возмущении.

- Но я боялся сознаться! – воскликнул он.

Данелия, казалось, этим признанием совершенно не впечатлилась. Она посмотрела на присутствующих, на Зораха – и осторожно дотронулась до его плеча.

- Пойдём отсюда, - тихо попросила она. – Мы – не животные, над которыми можно сначала издеваться, а потом любоваться ими, приговаривая, какой прекрасный лебедь вырос из гадкого утёнка.

Она резко повернулась на каблуках и, пошатываясь – видать, туфли тоже были великоваты, - зашагала прочь. Зорах, оставив большую часть своей одежды валяться горкой на полу, последовал за девушкой, хоть и не проронил ни единого слова. Наверное, не хотел никого винить – или просто не думал о других, только о своей возлюбленной.

Верена улыбнулась. Это казалось ей куда большим торжеством настоящей любви, чем яростные вопли Лайониэлла, толком не понимающего, что такое чувства вообще и как ими пользоваться.

Но её радости хватило ненадолго. Стоило только за Данелией и Зорахом захлопнуться дверям в зал, как невидимая удавка сильнее сжала горло Верены.

- Я рад, что это маленькое представление вам понравилось, - раздался за спиной скользкий, противный голос Олафа, - и что вы порадовались за своих коллег, но теперь я хочу показать вам настоящее торжество магии, скажу без стеснения – магии божественной. Подойди ко мне, Веренушка!

Верена не хотела идти. Она предчувствовала, что это представление не закончится для неё ничем хорошим. Горевший в глазах священнослужителя маниакальный огонь пугал не только её.

Олаф стоял на небольшой импровизированной сцене, на которой, должно быть, собирались петь студенты или планировалось какое-нибудь другое выступление. Но сейчас Верене это возвышение больше всего напоминало эшафот.

Девушка медленно высвободилась из крепких рук Альбина, непроизвольно притянувшего её к себе, покачала головой, когда он попытался придержать её, и двинулась к Олафу. Свеннсен всё это время не сводил с неё торжествующего взгляда, словно не ждал никакого подвоха.

И вправду, тело двигалось против воли самой Верены. Она больше не управляла собой. То, что она считала своим, на самом деле было плодом чужой магии, и Олаф руководил этой силой с такой лёгкостью, словно тренировался заниматься этим всю свою жизнь.

Если б её отпустили, то Верена, наверное, упала бы без сознания ещё на полпути. Но Свеннсен не мог позволить прерваться его единственному мигу торжества.

Наконец-то девушка поднялась на сцену и встала рядом с Олафом. Она чувствовала, как тяжело билось в груди сердце, но руки не дрожали, и сама Верена смотрела на окружающих безжизненным, погасшим взглядом.

- Улыбнись, Веренушка, - подбодрил её священнослужитель, и губы девушки растянулись в улыбке против её собственной воли.

Она читала о таком, смотрела какое-то кино даже, но не думала, что подобное может произойти на самом деле. Её тело не подчинялось ей самой. Сознание билось, как в клетке, пытаясь обрести власть над тем, что ему не принадлежало.

Теперь к Верене очень ясно пришло осознание – она никогда не была хозяйкой собственного тела. Это просто чужое творение, а её единственным предназначением было исполнить эту роль, сыграть немного наглую, немного беспардонную, ничего не понимающую в боевой магии девицу, которой, по правде, следовало бы сидеть, закрыв рот, и не высовываться.

Она даже не могла посмотреть на Альбина и понять, что он думает, потому что не могла даже повести глазами. Ничто ей не принадлежало.