Я тогда поступила в институт и жила у сестры, ночами делала чертежи. А Майя с Лешей приходили поздно и с компанией, накрывали в большой комнате стол. Шум, гам! Все поедят, выпьют и давай песни петь. А окна летом были настежь открыты – жили нараспашку. Во дворе говорили: «О, поют! Значит, у Булгаковой опять гулянка». А я в это время на кухне перед ватманом стою – завтра работу сдавать.
Майя и Леша часто брали меня с собой на футбол. Я замечала, как мужчины оглядывались сестре вслед. Габрилович все время ревниво ее одергивал: «Ты моя! Зачем смотришь в другую сторону?!» Это была сумасшедшая страсть. Уезжая, он писал: «Машка, родная, не забывай меня, не шляйся по мужикам. Запомни это! Я понимаю, как тяжело приходится одинокой женщине, да еще с таким необузданным темпераментом, как у тебя. И все же советую потерпеть». А за ним летело другое страстное письмо: «Манька, я очень по тебе соскучился. Очень хочу тебя… видеть. Извини за пошлость, но это так. Очень скучаю без тебя и все думаю, как дальше сложатся наши с тобой отношения».