Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов" [СИ]

Кэно облизнулся. Он взял Киру за руки и прильнул к ней всем телом, чувствуя ее тепло, легкую дрожь и запах. Он упивался эти запахом, начал ласкать ее, проводя холодными грубыми ладонями между ее лопаток, по плечам, по низу живота, по упругой налитой груди. Провел рукой по ее спине, опуская ладонь ниже поясницы, и резко сжал сильные пальцы. Кира вскрикнула. Кэно похотливо лязгнул зубами и с довольной ухмылкой снова усилил хватку. Кира схватила и убрала его руку со своей пятой точки, недовольно подергивая бровью.

— Не сейчас, — твердо повторила она.

Кэно не слышал ее слов. Ее запах, казалось, стал еще слаще, он дурманил его сильнее самого крепкого напитка, самого сильного наркотика. В таком опьянении он почти ничего не ощущал, кроме растущего приятного напряжения внизу живота и в паху. Взгляд изучал ее точеные формы, он заворожено смотрел, как по ее телу скатываются капли выступившего от волнения пота. Он вцепился руками в ее кожаный топ и разорвал молнию, сволакивая одежду с ее тела. Женщина начала сопротивляться, ее рука случайно задела его штаны, она встревожилась, ощутив под своей ладонью горячую твердую плоть.

Кэно ничего не слышал. Он сбросил с кровати медицинские инструменты, антисептики и бинт, затем повалил женщину на постель. Ее руки упирались в его грудь, она отталкивала его от себя, только слушая хриплое рычание:

— Моя… Моя…

«Черный дракон» схватил ее за плечи так, что она застонала от боли, почувствовала, как в кожу вошли когти. Кира чувствовала горячее дыхание на своем лице и шее — Кэно ненасытно вдыхал ее запах. Он провел языком по ее шее там, где бился пульс. Его щетина привычно приятно щекотала ее шею и лицо, он поцеловал ее в ухо, но тут же острые когти рассекли спину. Кэно жадно вздохнул полной грудью — воздух пах чарующе: сладостью и кровью. Он осатанел. Сорвал ремень с брюк женщины, стащил с нее одежду, затем сбросил собственную. Ее пальцы погрузились в поросль на его груди, она все еще пыталась отодвинуть его от себя, но Кэно не замечал ее усилий. Его руки сжали ее груди, губы снова соприкоснулись с губами Киры. И дальше анархист уже не обращал ни на что внимания — просто было хорошо, упоительно хорошо, сладостно.

Кира молча терпела боль, ощущая все новые царапины на своем теле. Он держал ее, не рассчитывая силы, его грубые действия причиняли ей немыслимые страдания. Когда это мучительное совокупление, наконец, закончилось, ей не хотелось ничего, кроме как пойти в душ и хорошенько помыться, смыть с себя эту грязную звериную похоть. К сожалению, ссадины, царапины и синяки с тела не смыть водой, а уж тем более не смыть боли с души.

— Ты и раньше был грубым и дерзким, но я не предполагала, что ты способен на такое! Зверье!

Ее крик заставил Кэно немного опомниться. Он встал с постели и оставил женщину в покое. Он не понимал ее слов.

— А я верила, верила, что ты остался человеком! Ты животное! Ты не осознаешь, что сделал мне больно! Ты не понимаешь…

Кэно отскочил к стене. Разум, наконец, прояснился. Он будто резко протрезвел от внезапного нервного потрясения, чувства померкли, только зрение небывало обострилось. Он смотрел ошеломленными глазами на свою любимую, на кровоподтеки и царапины на ее теле, на то, как она сдерживала слезы боли, лежа на изодранных окровавленных простынях. Кэно почувствовал такую дрожь во всем теле, будто по всем нервам раз за разом проходил разряд электрического тока. Его дыхание сорвалось, он сделал несколько глубоких резких судорожных выдохов, после напрасно пытался отдышаться и успокоить разбушевавшееся сердце. Оно не просто билось с небывалой частотой и силой, его сжала тупая боль, расползавшаяся по всей грудной клетке, бившая даже в левую лопатку и левое плечо, а потом с каждым ударом отдавалась во всей левой руке, ударяя в ладонь и пронзая пальцы. Сначала анархиста бросило в жар, потом в холод. Страх сдавливал сердце — страх самого себя, отсутствия возможности предугадать собственные действия. В голове эхом отдавались выкрики Киры:

— Ты животное! Животное!

Кэно не осознавал, как трясутся его руки. Он понял это, когда присел у валявшейся на полу одежды и снял с пояса своих брюк клинок в ножнах. Он ловко схватил оружие, прижал холодное лезвие к предплечью, указательный палец плавно лег на рукоять. Кэно выставил руку перед собой, протягивая нож Кире. Его лицо не меняло выражения все это время — он смотрел перед собой, его левый глаз был широко распахнут, хоть щель зрачка и была едва заметна, бровь судорожно подрагивала, челюсти свело. Когда Кэно, наконец, справился с закоченевшими мышцами своего лица, он произнес всего одно слово, заставляя Киру взять нож:

— Убей!

Кира встревожено подняла голову, ее глаза расширились, пропал дар речи. На этот миг она перестала чувствовать боль во всем теле — слово ударило сильнее.

— Зачем? — выговорила женщина с испугом и страданием.

Кэно дернул рукой, будто настаивал на своем: «Возьми же нож!».

— Убей зверя! — повторил он.

— Не могу, — прошептала Кира, кусая губы и сжимая кулаки. — С ним погибнет тот, кого я любила…