Вера и власть

Выйдя из каюты, он чуть не столкнулся с Ивардом. Мальчик был в одних брюках, с какой-то ладанкой на длинной цепочке вокруг шеи. Ярко-зеленая полоска, навеки въевшаяся в его запястье, представляла резкий контраст с теплой смуглотой его кожи и рыжиной волос. Он подавил зевок и сказал:

— Вы не спите? Может, тогда покажете эйя Пожиратель Солнц? Они с чего-то психуют и не дают мне спать.

Мандериан поклонился в знак согласия, и Ивард, зевая во весь рот, поплелся в свою каюту, которую делил с келли. По пути он махнул рукой десантникам, выглянувшим из кают-компании. Спрашивая себя, как они могут жить вчетвером в помещении, предназначенном для двоих, Мандериан пошел на мостик.

Эйя ждали, мерцая фасеточными глазами. Действуя, как всегда, в унисон, они показали своими тонкими пальчиками: «Мы тебя видим» — и добавили: «Нивийя» (Еще Один, Который Слышит) — так они называли Мандериана. «Термин, а не имя», — подумал он, вспомнив недавнюю беседу с Вийей. Он очень мало говорил с ней после отлета с Ареса, но здесь она гораздо охотнее, чем на станции, делилась тем, что узнала от эйя. «Они различают нас, как отдельные существа, но никогда не поймут такой условности, как имена. Насколько я могу объяснить, они отличают одного от другого по заложенным в памяти образам, но и это не совсем точно. Помните, что в каком-то смысле они поддерживают постоянный контакт со своим ульем».

Мандериан прошел к пульту Иварда и отыскал изображение Пожирателя Солнц. Миг спустя он вывел его на экран — загадочный, зловещий, но по-своему прекрасный.

Эйя запрокинули головы назад под углом, невозможным для человека, и заверещали на высокой, режущей ухо ноте. Мандериан почувствовал, что они разочарованы. Их быстрых жестов он не узнавал. Еще миг — и они с поразительной быстротой покинули мостик, шурша тонкими ножками по обшарпанной палубе.

Мандериан снова выключил пульт. Что это были за жесты? Не те ли, что они разработали вместе с келли? Но что бы они ни говорили, они, похоже, так и не научились отличать изображение в реальном времени от записи. Они хотят вернуться к Пожирателю Солнц.

Он нахмурился, оглядывая мостик. Эйя — такие странные существа, и люди так мало о них знают. Их техника, в отличие от келлийской, не имеет никакого сходства с человеческой — это скорее искусство. Значит, творчество, по крайней мере в одной форме, им доступно. Что они, собственно, делают здесь, так далеко от своего мира?

Мандериан вышел. Корабль был невелик, и за углом он увидел эйя вместе с келли. Эйя семафорили что-то быстро-быстро — с людьми они такой скорости никогда не развивали. При этом присутствовал один из вездесущих десантников. Келли протрубили что-то в лад чириканью эйя, и Мандериан почувствовал, что воздух изменился — запахло чем-то вроде корицы и жженой пробки.

Дверь в лазарет открылась. Себастьян Омилов, стоя на пороге, наблюдал за этой сценой, озадаченно сдвинув тяжелые брови.

Эйя внезапно умолкли и устремились в каюту Вийи. Келли продудели нечто скорбное, как показалось Мандериану, и связующая сказала:

— Они говорят, их мыслемир хочет, чтобы они отправились к Пожирателю Солнц.

На это Мандериану нечего было ответить — да келли и не ждали ответа. Они удалились в свою каюту, и Омилов вздохнул.

— Выспались, называется. Разве это возможно, когда на уме столько вопросов?

— Может быть, воспользуемся щедростью нового Панарха и выпьем чашечку кофе? — предложил Мандериан.

Омилов ответил одним из расплывчато-вежливых жестов, которые у Дулу казались врожденными. Мандериан, не совсем уловив его значение, прошел в кают-компанию. Там было пусто. «Он знает, что я темпат, — подумал Мандериан, заказывая на пульте кофе. — Возможно, таким образом он дает мне разрешение слушать не только слова, но и чувства, которые скрываются за ними». Должарианец молча отнес чашки к паре кресел, выбранных Омиловым.

Некоторое время оба молчали, прихлебывая ароматный напиток, затем Омилов произнес:

— Когда я думаю об эйя, все наши определения интеллекта кажутся мне сомнительными.

— Да. У них нет письменности, нет политики, речью они пользуются в редких случаях, а к ремеслам можно отнести разве что это их макраме.

— Которое, однако, мы могли бы воспроизвести только с помощью сложнейшей техники. И они, кажется, разработали с келли общий язык — Ивард, по-видимому, тоже его понимает.

— Как и Вийя.

В гносторе пока не чувствовалось никаких сильных эмоций, и Мандериан не до конца понимал его дулускую мимику, однако сохранял терпение.

Омилов иронически изогнул густую бровь:

— Как и Вийя.

В кофе не было горечи — он представлял собой смесь нескольких сортов, которые уже тысячу лет выращивались одним и тем же способом, и был горяч как раз в меру. Мандериан в случае необходимости мог бы назвать его химический состав и объяснить, как человеческий организм на него реагирует. Но лишь немногие вещества способны вселять в человека чувство почти мистического довольства с помощью своего запаха, вкуса и температуры, и кофе — одно из них.