Вера и жизнь

И что же: всего через несколько десятилетий, особенно после Великой Отечественной войны, Сталин вновь сделал Россию Россией. Да, при нем погибло множество невинных людей, в том числе архиереев, священников, монахов, активных верующих. Был переломлен через колено образ жизни дворянства, крестьянства, казачества, большей части «служилого сословия». И этому перед лицом Божиим нет оправдания. Но часть репрессий оказались справедливыми – по воле ли вождя, или по воле Господа. Исчезла почти вся «ленинская гвардия», а остатки ее затаились. Палачи стали жертвами. Была похоронена идея мировой революции. Сталин начал руководствоваться геополитическими интуициями православной империи – очевидно, не без влияния семинарских учителей, в том числе мыслящего и дальновидного иеромонаха Димитрия (князя Абашидзе). Этот ученый муж, будучи инспектором (то есть лицом, ответственным за дисциплину), не мог не быть причастен к изгнанию из духовной школы молодого Иосифа Джугашвили. Тем не менее бывший строгий наставник не был Сталиным уничтожен и даже пользовался в 20-е, 30-е и 40-е годы относительной свободой – за исключением высылки из Крыма, кратковременного ареста и последовавшего за ним условного срока. Вернулся ли Сталин к вере – никто не знает. С одной стороны, он никогда не отрекался от атеизма и участвовал в гонениях на Церковь. С другой – офицер сталинской охраны Юрий Соловьев утверждал, что вождь молился в одном из кремлевских храмов. О том, что Сталин исповедовался у митрополита Николая (Ярушевича), говорили внук советского лидера Александр Бурдонский и доверенный человек митрополита Любовь Петерсон (ей владыка поведал об этом незадолго до кончины).

Война 1941–1945 годов также поставила многое в стране на свои места. И дело не только в том, что немцы позволили открыть храмы, закрывать которые после освобождения оккупированных территорий Сталину было не с руки. Советские воины шли в бой под красными знаменами, но многие с молитвой на устах. Если бы во главе государства тогда оказались Троцкий или Бухарин – победы бы не было. Если бы сохранялся вектор на мировую революцию – тем более. Сталин инстинктивно – а может быть, и убежденно – понял, что нужно раскрыть глубинные силы народа, его идеал жертвенного служения, и сделать это можно только через обращение к лучшим страницам истории и через раскрепощение веры. Если бы в начале войны не прозвучали слова «братья и сестры», если бы не вспомнили об Александре Невском, Димитрии Донском и Иоанне Грозном – немцы уже к концу 1941 года стояли бы в Кремле, а от вождей СССР мокрого места бы не осталось.