Вера и жизнь

Проводя время вместе с этой компанией, я взахлеб читал «тамиздатские» книги и журналы, спрашивал отца Валерия и прочих обо всем на свете, учился читать по-церковнославянски, заговаривал о вере с малознакомыми людьми и многих побуждал прийти в храм. Над всем происходившим парил авторитет владыки – архиепископа Калужского Никона (Фомичева), человека еще дореволюционного воспитания. Владыка Никон, человек на тот момент весьма пожилой и несколько отстраненный от текущих событий, очень любил богослужение, старался говорить за службой по 2–3 краткие проповеди, а главное – прикрывал горячую московскую молодежь и рукополагал ее. Владыка навсегда запомнился мне своей манерой произносить ектении – краткие молитвенные прошения (что архиерею вроде как вообще не по чину) – неспешно, проговаривая каждое слово. До сих пор этой манере стараюсь следовать. Вскоре после прихода молодых москвичей в церковную Калугу архиепископа Никона перевели в Пермь, а через полтора года отправили на покой. Он тихо доживал в Петербурге, иногда служил во Владимирском соборе. И если в Калуге я с ним общался лишь кратко, то в Питере мне удалось несколько раз его посетить и записать интервью для «Журнала Московской Патриархии». Смелый и сильный был человек. И очень рассудительный.

В Калуге дело дошло до того, что как-то на Пасху приехала милиция, окружила весь храм, и, что самое возмутительное, пришли комсомольцы с собаками – стоят около ворот, и у каждого овчарка. Когда я пошел на крестный ход, выхожу из собора, смотрю: люди столпились у ворот, даже во двор никого не пускают… Говорю:

– Пропустите всех!

Пропустили, а потом опять закрыли вход. Тогда я в полном облачении подошел к милиционерам. Овчарки лают, рвутся с поводков.

– Что вы делаете? – говорю милиционерам. – Уберите собак!

– Это не наши собаки, – отвечают мне.

– А чьи же?

В ответ – молчание. На следующий день вызывает меня уполномоченный. – Николай Васильевич, – спрашивает, почему вы так поступаете?

– А вы как поступаете? Мы что, военнопленные, чтобы окружать нас конвоем с собаками? Мы такие же советские люди, нам разрешено молиться в храме, и мы не хотим совершать богослужение под аккомпанемент собачьего лая…

С тех пор с собаками не приходили. Но беззакония все равно продолжались.

Из интервью архиепископа Никона (Фомичева) Всеволоду Чаплину. «Журнал Московской Патриархии», июнь 1990 г.

Уже к концу года я вовсю втянулся в московскую православную жизнь – формальную и неформальную. Пришел в храм Воскресения Словущего на Успенском Вражке (Брюсов переулок, тогда улица Неждановой), там познакомился с митрополитом Питиримом (Нечаевым) и его помощниками – Иваном Сиротой, Виктором Казанцевым, диаконом Николаем Моисеевым… Начал заходить в Издательский отдел Московского Патриархата – только что появилось новое здание на Погодинской. Парой лет позже довольно регулярно стал ходить в Новодевичий монастырь, где доныне служит митрополит Ювеналий (Поярков). Несмотря на всю осторожность тогдашнего духовенства, со многими священниками удавалось говорить – с кем-то кратко, с кем-то подолгу. Бывал дома у отца Валерия Суслина, которого тогда отстранили от служения в Калужской епархии и отправили за штат. Учился у него печатать на машинке – переписывал «самиздат».