Вера (Миссис Владимир Набоков)

В целом же Вера уютно чувствовала себя здесь, на этой совершенно лишенной корней почве. Калифорния нравилась ей в значительной мере тем, что напоминала уже нечто знакомое: она представлялась ей «миражом европейской жизни, отразившимся в не то чтобы кривом, но весьма причудливом зеркале». Вера совершала поездки на киностудию (которая располагалась отнюдь не в центре) лишь раз в две или три недели. Пока Владимир засиживался с карточками во дворе на Мэндевил-Кэньон, Вера взаимодействовала с пишущей машинкой. Тон писем, написанных там, — даже того, где Вера просит «Мондадори» предоставить им для инспекции «куклу Лолиту», поскольку Владимир заподозрил нарушение авторских прав, или того, где она упрекает Дмитрия в несоблюдении сроков, — веселый, легкомысленный, умиротворенный, зачастую даже игривый: Уолтеру Минтону летит вопрос — не желает ли он махнуть на отдых в Калифорнию? Трижды в неделю Набоковы под руководством первоклассного тренера играют в теннис; Вера делает стремительные успехи в освоении удара слева. Восторженные отклики продолжают поступать со всех частей света. Дмитрий уже начал выступать на сцене провинциальных итальянских театров, и весьма успешно; Вера с гордостью собирает вырезки газет о муже и сыне. Владимир рассчитывает закончить сценарий до срока. Они общались со знаменитостями своего круга: ужинали с Джеймсом Мейсоном и Сью Лайон, исполнителями главных ролей в фильме; встречались с Дэвидом Селзником и Айрой Гершвином [267]. На одной из вечеринок Набоковых представили Мэрилин Монро [268]. Впоследствии Владимир шутливо утверждал, что они изо всех сил старались увильнуть от этих сборищ, чтобы он ненароком не обидел там кого-нибудь. Он осведомился у Джона Уэйна, чем тот зарабатывает на жизнь. («Как — чем? Снимаюсь!» — последовал ответ.) Полюбопытствовал у дамы, чье лицо показалось знакомым, не француженка ли она. Оказалось, это Джина Лоллобриджида. Хотя друзья теперь именовали Набоковых не иначе, как «милейшие Рок Хадсон с Гретой Гарбо», Веру раздражал этот шлейф популярности не меньше, чем ее «импала». Ее повседневная жизнь была далека от помпезности. В середине июня Вера извиняется за свое долгое молчание в письме к Филиппе Рольф, шведке, поклоннице творчества Набокова, которая оказалась поэтессой и плюс ко всему более аккуратно отвечала на письма, чем Вера:

«С тех пор как мы приехали сюда, у нас ни минуты свободной — даже по нашим меркам. В мои обязанности входит деловая сторона — не только колоссальная переписка с издателями и агентом (у нас только один агент, парижский, а всеми остальными правами занимаюсь в основном я сама), но также вклады, банки, планирование будущих фильмов и т. д., и т. д. И поскольку большого опыта в бизнесе у меня не было, получается не слишком гладко. Но при отсутствии у мужа не только опыта, но и времени, у меня нет иного выхода, и я стараюсь изо всех сил, как правило, с переменным успехом».

Голливудская пауза дважды продлевалась, один раз по просьбе Кубрика, другой — из-за того что Владимир радостно занялся сбором материалов для новой книги в местной библиотеке и не желал прерывать этот процесс. То был один из известных в его жизни периодов, когда, как поясняла Вера, все остальное лучше отложить, пока Владимир снова не станет «контактным». Перспективы на осень оставались неясными; они продлили аренду дома на Мэндевил-Кэньон до 10 октября. Сентябрь был посвящен «Бледному огню», для которого Вера предприняла всевозможные таинственные изыскания. Она старательно выписывала встречающиеся у Шекспира описания деревьев — «белесолистая ива», «расщепленная сосна», «узловатый дуб». Она расписала на карточках варианты «словесного гольфа», которым похваляется Кинбот, — в три хода, от «вражды» до «любви», от «девицы» до «самца». К моменту, когда 12 октября Набоковы сели в экспресс «Супер-Чиф», Европа уже представлялась Вере чем-то далеким и нереальным. Она надеялась до отъезда в Европу посетить любимые места и старых друзей, но ей удалось лишь слетать в одиночку — то было ее первое путешествие самолетом — в Итаку, распорядиться остававшимся личным имуществом. (По ее возвращении, как бы в повторение их жизненной темы, ключи от чемодана затеяли с Набоковыми длительную игру в прятки.) Первые две недели в Нью-Йорке супруги общались только с близкими друзьями и родственниками, не считая одной случайной и неожиданной встречи. Как-то, проходя по Пятой авеню, Набоковы столкнулись с Дженни Моултон, немкой по происхождению, чей муж перешел из Корнелла в Принстон. Миссис Моултон оказалась не первой, кто обнаружил перемены в Вере, которая уже, видимо, свыклась со своей известностью; Вера была ослепительна в палантине из голубой норки. «В Калифорнии я вспоминала вас каждый день!» — сообщила Вера молодой женщине. «Право, миссис Набоков, с чего бы вам меня так часто вспоминать!» — заметила ей в недоумении жена профессора. «Видите ли, дорогая, у нас в Голливуде была немка экономка!» — последовал надменный ответ.