Вера, Надежда, Любовь

Отец Александр задержался оглядеть площадь. Ему подумалось косвенно, вскользь, что вот так же он стоял уже когда-то на автобусной остановке. «Все кажется. Все нам только кажется». Слишком далекое воспоминание!

Но такое же было и ближе когда-то… Сидел за рулем тот же наглый Костя, а отец Александр стоял и смотрел издалека на нее, на вторую свою звезду. Он надеялся увидеть ее и теперь — в последний раз. Толпа, через которую он шел, переместилась ближе к площади, чтобы видеть, как чужой человек сядет в свой лимузин. Надежды в толпе не было. Отец Александр сел на заднее сиденье и обернулся. Вон она!

В заднее стекло видно было, как Надежда стояла у перронного киоска и разговаривала с кем-то, кто был возле нее. Она сделала жест рукой — короткий, четкий, ладонью кверху, голова в профиль — как на египетской фреске. А потом махнула этой же рукой совсем по-рязански: ну, как хотите, мол, дело ваше. Это был ее прощальный привет и прощальный подарок. Александр так любил этот ее странный жест, ее повадку!.. Костя Ряхов с места (особый шик) взял скорость. За поворотом все скрылось.

3

Блестящий автомобиль прошел по переулку к церкви. Неожиданно он остановился и, подумав, повернул в Коммунальный тупик. Дом Ивановых стоял слепой: на дверях и на окнах крест-накрест были прибиты доски. Дом перечеркнули, он умер. Отец Александр вышел и сильно постучал в окно соседа.

Тарутин выбежал на крыльцо.

— Где Иваниха? — спросил отец Александр.

— На моленье ушла. Пешком в Загорск. — Помолчав, Тарутин добавил: — Старая дура…

Александр потер виски.

— Ну, как живется, святой отец? — миролюбиво, совсем по-доброму спросил Тарутин. — На пенсию ухожу. Вроде как бы понижен.

Он похож был на старую дворнягу, которую и били и кляли, и все напрасно, так как, по сути-то говоря, это была и есть совсем не плохая дворняга. Отец Александр вспомнил, как он испепелил этого человека тогда в клубе. Для чего?

— А меня вот повысили… — сказал отец Александр.

— Вижу. Выходит, у алтарей-то ценить людей умеют. А у нас вот… Да!

Так, разделенные забором, они стояли и молчали, один пониженный, другой повышенный.

4

С отцом Александром вот что было.

К архиерею по вызову он отправился в автомобиле. Кирилл, написавший на него донос, сделал отвлекающий маневр: брату во Христе он предоставил свою «Волгу». Вез его Костя Ряхов, который добился чего хотел, стал у Кирилла шофером. Триста с лишним километров пути пассажир едва обмолвился с ним словом.

Отец Александр готовился к предстоящему. Сомнений быть не могло: его отчислят за штат. «Хорошо бы, — думал он. — Это лучше всего». Уйдя за штат, можно было попросту не вернуться — вот и все. Из всех способов сложить сан этот был самый естественный: отболело само по себе и ушло в прошлое.

В одном месте перед железнодорожным переездом они долго стояли. Отец Александр вышел. В стороне от переезда на запасных путях сдержанно погромыхивал вагонами маневровый паровоз, от шпал по-летнему пахло дегтем — был хороший денек. На «пятачке» возле чайной двое старух торговали семечками. Рядом с ними на солнышке примостились нищие: слепой, хромой и какой-то еще третий, на вид здоровый человек. «Ах, досада, переезд закрыт! Чего доброго, привяжутся».

Отец Александр только подумал так, а хромой уже его увидал. Он воздел костыль, и в сторону, куда костыль был воздет, посмотрели все, включая слепого. Через минуту они были возле священника. «Фанатики», — догадался он.

Нищих и обеих торговок охватила какая-то одурь, угар. Прося: «Благослови, батюшка», они не клонили голов, а лезли на него, как крысы. Такой гадливости отец Александр никогда не испытывал. Ища спасения, он глянул на Костю. Тот посторонне наблюдал, сидя за рулем, — Костя ему мстил.

Хромой оказался самый наглый. Ему мало было рукоцелования и целования рясы, он тянулся к кресту. На груди у себя отец Александр уже видел его голову с запекшейся раной, со свалявшимися и давно не мытыми волосами, чувствовал острый сивушный перегар. Он изо всех сил толкнул от себя хромого, но тот присосался, как спрут. Тогда в ужасе отец Александр снял с себя крест. Хромой схватил его и отстал. Когда поезд прошел и шлагбаум поднялся, отец Александр вырвался, наконец, и хлопнул дверцей машины.

По другую сторону переезда Костя остановил машину. Ни слова не говоря, он вылез и пошел назад. Что он делал там, не видно было за поворотом, да и не стал бы отец Александр глядеть, он был подавлен.

А Костя между тем очень дельно подошел к хромому, взял у него из рук крест и положил в свои карман.

— Шутники… — сказал он.

Дурак он, что ли, Костя? Дорогую вещь уступить каким-то уродам… Крест, он, чай, серебряный.

— «Беломорчику» ходил купить, — объяснил он отцу Александру. — Закурить не желаете?

На месте, когда приехали, отец Александр купил себе костюм, сорочку и галстук. В приемной архиерея он не стал ничего объяснять и ни в чем оправдываться. Умышленно приехал в мирском костюме — вот и все. Так уж получалось само собой, что сложение сана должно было произойти с треском.