Вера, Надежда, Виктория

– Да что ты, девочка моя? – Даже многоопытная Вера Ивановна на мгновение растерялась. Потом обняла девчонку, дав ей возможность выплакаться – пусть не в жилетку, но в белый докторский халат.

Она очень тепло относилась к Танечке, как, впрочем, и ко всем остальным своим пациентам. Но к Татьяне – может, чуть теплее.

Девушка приехала покорять Москву, не имея ничего, кроме голоса. Она стойко переносила сопутствующие невзгоды, занималась чуть не круглыми сутками и делала большие успехи – Вера Ивановна не раз слышала о блестящем вокальном будущем этого сегодняшнего гадкого утенка. Однако сейчас в ней все же проглядывал утенок: сероватая кожа неприметного личика, зубки, не знавшие дорогих брекетов, и юбочка с блузкой, в которых она всегда приходила к врачу. Вера Ивановна готова была поспорить, что не только к врачу: смешной, хотя и именной, стипендии девчонки вряд ли хватило бы на что-то, кроме самого скромного пропитания.

Наревевшись, Танечка потихоньку успокоилась.

– Ну, так что все-таки случилось? – мягко спросила Семенова, ожидая со страхом услышать стандартную, но от этого не менее печальную повесть о несчастной любви и ее последствиях.

Все оказалось и проще, и сложнее.

Ничего с Танечкой не произошло.

Никаких там «любовей»: у Танюшки, как и у ее Надежды, на любовь просто не остается ни времени, ни сил – как физических, так и душевных. Вся любовь Танечки Ивановой – это музыка и Танечкино личное участие в ней. В жертву божеству принесено уже очень многое, и еще больше будет принесено.

Нет, Танечка не жалела о своем решении. Как можно жалеть о принятом решении – дышать? Но уже несколько месяцев ее мучают ночные кошмары. И все они так или иначе завязаны на одну тему. Танечке снится, что у нее болит горло.

Или что она выходит на экзамен по вокалу, а вместо голоса ее связки издают лишь хрип. Или что с ней заговаривает симпатичный парень в метро, а она не может ему ответить, потому что нечем. Она онемела.

Просыпаясь, Танечка каждый раз убеждает себя, что это просто глупый сон. Что сейчас она уедет в колледж, концертмейстер заиграет на фоно, и девочка вновь вернется в волшебный мир музыки. Вместе со своим хрустальным голоском.

Все так и происходило.

К вечеру студентка Иванова была уже очень уставшей, чуточку более умелой и вполне счастливой, несмотря на некоторое, постоянно сохранявшееся ощущение легкого голода. А вот спать просто страшно было ложиться: сон в самых разных вариациях возвращался вновь и вновь. Поэтому Танечка теперь занималась вокалом, пусть и вполголоса, даже по ночам.

Вера Ивановна задумалась.

Все сказанное было не совсем по ее части. Скорее это к психологу. Или даже к спокойному, не заманьяченному профессией психиатру, потому что навязчивые сомнения, да еще с некачественным ночным отдыхом, – это ясные признаки наступающей депрессии. И девочку вовсе не надо заклинать бесполезными соображениями типа «Возьми себя в руки». Ее надо лечить: психотерапией, а возможно, и фармацевтическими препаратами. Потому что депрессия – это болезнь. И болезнь опасная.

И все же депрессия депрессией, но Танечка пришла к фониатру. Причем именно сегодня, а не вчера или завтра.

– Смотри, Танюш, – дружелюбно начала Вера Ивановна. – С твоими плохими снами мы тоже поборемся. Есть у меня один хороший врач по этой части. Сын моей покойной подруги.

– Но у меня нет денег, – снова поникла юная вокалистка.

– Марик поможет без денег, – улыбнулась Семенова. – За билеты на твои концерты. Они же все равно когда-то состоятся.

– А так можно? – воспрянула будущая триумфаторша.

– С Мариком – можно.

Старая докторша говорила полную правду: по ее просьбе Марк Вениаминович Лазман[1] наверняка согласится лечить девчонку бесплатно. И на грядущие концерты придет точно: и он, и его жена Танечка Логинова – страшные меломаны. Так что для Марика это даже не благотворительность, а беспроигрышная инвестиция.

– Значит, с кошмарами твоими пока закончим, – закрыла тему Семенова и вернулась к собственной профессии. – Но ты ведь сегодня пришла ко мне не на сны жаловаться?

– У меня что-то… – Танечка на секунду замолкла, как будто с силами собиралась, – с горлом, – наконец сказала она.

– Что именно? – спросила Вера Ивановна. – Тебе больно глотать? Разговаривать? Ты не можешь брать верхние ноты? Что именно?

– Не знаю, Вера Ивановна, – снова чуть не расплакалась пациентка. – Что-то не так. А что – не знаю.

– Значит, боли нет?

– Нет.

– Все нотки берешь?

– Да.

– Но есть какой-то дискомфорт, который сложно определить?

– Да. Как будто чуть-чуть першит. Петь не мешает, но я постоянно об этом думаю.

– Ясно, – сказала Семенова-старшая, хотя ясно ей пока ничего не было. – Вот теперь раскрывай рот.

Девочка широко раскрыла рот и честно вытерпела все неприятные манипуляции: осмотр горла и особенно гортани с голосовыми связками никогда не доставлял удовольствия пациентам.

Сначала Вера Ивановна сильно насторожилась: связки, не будучи как-либо измененными или гиперемированными, явно не смыкались полностью. Она еще и еще раз внимательнейшим образом осматривала волновавшие ее области.