Конечно, он должен был бы лучше знать женский характер. Например, необходимость повторять до бесконечности фразу «я люблю тебя». Вера была бы счастлива получать ежедневно письма от Владимира, в которых были бы только эти три слова. Но отсутствие уже налаженной переписки вместе с беспокойными слухами, которые она беспрестанно получала об его образе жизни, поколебали, наконец, ее прежнее доверие. Как и прежде, она писала Владимиру, но ничего с собой поделать не могла: фразы получались холодные и сдержанные. Она была слишком горда и целомудренна, чтобы позволить себе порицающие намеки о его поведении или упрекать его за редкие письма.
В это тяжкое время испытаний к ней пришло утешение со стороны, с которой она менее всего ожидала. Любочка, казалось, забыла прежние перебранки и ссоры, чтобы помочь молодой подруге. Она почти насильно втерлась в Верино доверие. Говорила о любви Владимира, как будто ей это давно известно, и об ответном чувстве Веры как о само собой разумеющемся. Она порицала пренебрежительное отношение Владимира и его долгое молчание и с лицемерным участием говорила о том, как рассказывают в Петербурге о веселой жизни Островского в Париже.
Вера испытывала такое сильное желание доверить сочувствующему сердцу свое горе и была так благодарна за неожиданное понимание, которое Любочка проявила к состоянию ее души, что сделала ее своей конфиденткой. Вера искренне просила у нее прощения за горе, которое она без злого умысла ей причинила. Маленькой Любочке удалось выстроить и укрепить это новое доверие с таким талантом, что ей стала известна каждая мысль в Верином добром сердце, и она рассчитывала при случае это использовать.
Раньше Борису Беклешову как раз не хватало всего этого, чтобы быть точно осведомленным. Поэтому не раз он жаждал найти такую союзницу. Ее деятельная и умная поддержка, в которой он сейчас убедился, необычайно облегчала все дело.
Роль, которую он играл в доме Громовых, не претерпела изменений. Нужно было лишь всемерно использовать ту близость к семье, которой он достиг. Вне дома, у друзей и знакомых, он не упускал возможности говорить о привилегированном положении, которое он занимает в семье Громовых и о своем восхищении Верой Петровной. Он не забывал осторожно намекнуть о своих надеждах на будущее и не возражал, когда его поздравляли с победой. Не потребовалось много времени, чтобы во всех салонах стали болтать о предстоящей помолвке Бориса Ивановича и Веры Петровны и делать это общим достоянием.
В это время в один из вечеров в фойе театра очень кстати встретились старый граф Островский и генерал Беклешов.
— Очень рад вас сегодня встретить, Иван Павлович, — сказал Островский, — чтобы и от меня передать вам поздравления.
— Поздравления? С чем вы меня поздравляете, Николай Михайлович? — спросил удивленный генерал.
— Ну, по поводу вашего сына!
— По поводу моего сына? — переспросил Беклешов, казалось, все менее понимая Островского. — Уж не царская ли милость?…
— Произведен во флигель-адъютанты, — сказал граф. — Это еще пустяки. Я думаю, что обручение с прелестной девушкой стоило бы большего. Пусть это назначение будет моим свадебным подарком вашему сыну, — тихо сказал он генералу.
— Если вы имеете в виду обручение с Верой Петровной Громовой, Николай Михайлович, — возразил Беклешов, — то, к сожалению, должен вам признаться, что Ваше поздравление преждевременно.
— Но все еще может случиться, — живо вставил слово Островский.
— Я очень надеюсь, — сказал генерал. — Entre nous soit dit,[5]
я полагаю, что не потребует много времени огласить это радостное событие в свете.— И тем лучше, Иван Павлович! Ваши слова радуют меня безмерно. Но если дело еще не сделано, то как определенно объявить о нем? Подумайте, мой сын Владимир даже в Париже мог бы об этом услышать.
— Ваше замечание очень существенно, — ответил Беклешов с хорошо разыгранным восхищением, — а как относится к этому делу сам Владимир Николаевич?
— Он не в восторге от этого, как вы понимаете, — отвечал Островский. — Я получил сегодня утром от него длинное письмо, где он пишет о своем отчаянии. Впервые он говорит мне о своей любви с того самого дня, когда попросил у нас согласие на обручение.
— Я бы охотно прочитал это письмо, — сказал Беклешов, — чтобы яснее представить себе настроение вашего сына и соответственно этому дать свой совет.
— К сожалению, письмо не со мной, так как я не ожидал вас встретить. Но могу в нескольких словах воссоздать картину. Кажется, Владимир уже давно знает о здешних салонных разговорах, которые вызвали его ревность и побудили его потребовать от Веры Петровны объяснений, а она, почувствовав унижение своего достоинства, вероятно, ответила на его ревность и упреки благородным молчанием. Подобный ход событий довольно ясно читается между строк. Чтобы положить конец своим мучительным сомнениям и внести ясность, он обратился ко мне с просьбой сказать ему открыто, есть ли правда в слухах, которые постоянно приходят из Петербурга.
— И что вы хотите ему ответить, Николай Михайлович? — спросил Беклешов.