Вердикт

Разве не все адвокаты мошенники? Он решил: раз Рор предложил ему наличные, значит, можно предположить, что и другие адвокаты, вовлеченные в этот процесс, тоже заплатят наличными. У него есть что продать, а покупатели здесь богатые. Это был его золотой шанс.

Но когда секретарша остановилась, посмотрела на него, а потом стала озираться, словно в поисках подмоги, все нужные слова вылетели у него из головы. Клив не раз повторил, что все это страшно незаконно, что, если он будет жадничать, его поймают, и страх вдруг поразил его — словно кирпич упал ему на голову.

— Э-э, мистер Кейбл здесь? — очень нерешительно спросил Деррик.

— Мистер Кейбл? — Секретарша удивленно подняла брови.

— Да.

— Мистера Кейбла здесь нет. А вы кто?

Несколько белых без пиджаков медленно прошли у нее за спиной, смерив его взглядами, недвусмысленно дававшими понять, что ему здесь не место. Ничего другого Деррик сказать не мог. Он точно знал, что не ошибся — контора та, но имя он, наверное, назвал неправильно, и вообще в опасную игру ввязался, а попадать в тюрьму у него не было ни малейшего желания.

— Вероятно, я ошибся, — сказал он, и она улыбнулась заученной секретарской улыбкой. Ну конечно, ошиблись, а теперь, пожалуйста, покиньте помещение. Перед тем как выйти, он остановился и взял с маленькой бронзовой полочки пять визитных карточек. Он покажет их Кливу в доказательство того, что был здесь.

Поблагодарив секретаршу, он поспешно удалился. Его ждала Энджел.

* * *

Милли плакала, швыряла вещи, срывала простыни с кровати до полуночи. Потом встала, переоделась в свой любимый, весьма заношенный красный спортивный костюм огромного размера — рождественский подарок, сделанный несколько лет назад одним из детей, — и осторожно открыла дверь. Чак, охранник, стоявший в дальнем конце коридора, тихо окликнул ее. Ей просто захотелось что-нибудь пожевать, объяснила она и по слабо освещенному коридору прошмыгнула в «бальную залу», откуда доносились приглушенные звуки. Там на диване сидел Николас, он жевал кукурузные хлопья, запивал их содовой водой и смотрел по телевизору матч по регби, который транслировали из Австралии. Установленный Харкином «комендантский час» для посещения «бальной залы» был давно забыт.

— Почему вы так поздно не спите? — спросил он, приглушая звук телевизора с помощью дистанционного пульта. Милли села на стул спиной к двери. Глаза у нее были красные и опухшие, седые коротко остриженные волосы спутались, но Милли было все равно. Ее дом всегда был полон подростков, они приходили, уходили, оставались, ночевали, ели, смотрели телевизор, опустошали холодильник и всегда видели ее в этом красном спортивном костюме. По-другому она себе своей жизни не представляла. Милли была «всехней мамой».

— Не спится, — ответила она. — А вы почему не в постели?

— Здесь трудно спать. Хотите хлопьев?

— Нет, спасибо.

— Хоппи заезжал?

— Да.

— Он мне кажется славным человеком.

Милли помолчала и сказала:

— Такой он и есть.

Последовала более долгая пауза, во время которой каждый из двоих думал, что бы еще сказать.

— Хотите посмотреть кино? — наконец спросил Николас.

— Нет. Можно мне кое о чем вас спросить? — Вид у нее был очень серьезный, и Николас выключил телевизор. Теперь в комнате горела лишь затененная абажуром настольная лампа.

— Конечно. Вы чем-то озабочены?

— Да. Это юридический вопрос.

— Постараюсь ответить.

— Хорошо. — Она глубоко вздохнула и стиснула руки. — Что, если присяжный не может оставаться справедливым и беспристрастным? Что ему делать?

Николас посмотрел на стену, потом на потолок, отпил немного воды и медленно произнес:

— Думаю, это зависит от причины, по которой это произошло.

— Я вас не понимаю, Николас. — Он такой милый мальчик и к тому же умница. Ее младший сын мечтал стать юристом, и она поймала себя на мысли, что ей хотелось бы, чтобы он был таким же толковым, как Николас.

— Для того чтобы вам проще было понять, давайте сделаем гипотетическое предположение, — сказал он. — Допустим, этот присяжный — вы, хорошо?

— Хорошо.

— Значит, уже после того, как начался процесс, произошло нечто, что лишило вас возможности оставаться справедливой и беспристрастной?

— Да, — с трудом выговорила она.

Он задумался, потом сказал:

— Думаю, все зависит от того, было ли это нечто, услышанное в суде, или нечто, случившееся за пределами суда. Предполагается, что как присяжные мы по мере приближения процесса к завершению должны становиться пристрастными, именно так мы приходим к решению о том или ином вердикте. В этом нет ничего страшного. Это часть процесса выработки решения.

Она потерла глаза и нерешительно спросила:

— А если это не то? Если это нечто, случившееся вне суда?

Он изобразил крайнее удивление:

— Ну и ну! Это гораздо серьезнее.

— Насколько?

Для драматического эффекта Николас встал, взял стул, пододвинул его к стулу, на котором сидела Милли, так, что их ноги почти соприкасались.

— Что случилось, Милли? — участливо спросил он.

— Мне нужна помощь, а обратиться не к кому. Я сижу в этом ужасном месте, как в западне, отрезанная от семьи, от друзей, и некуда бежать. Вы можете мне помочь, Николас?