Лицо мисс Аткинс приняло сварливое выражение, она поджала губы. Глаз ее не было видно из-за блестящих стекол очков, приглаженные черные волосы смахивали на парик.
— Конечно, пришла, — ответила она голосом, в котором манерность служанки накладывалась на изначальный трущобный акцент. — Мне кажется, тут дело ясное, давайте побыстрей примем решение и разойдемся по домам. Мальчика отравили плющом, и всякому понятно, что никакой это не несчастный случай. Эта женщина купила газету, из которой узнала, как это сделать; после его смерти она получает состояние; и она же находится в столовой, когда можно было подсыпать яду. Обвинитель очень правильно говорил, мне сдается, что верней улик не бывает, разве бы кто схватил ее за руку, когда она сыпала яд. Но такого вообще не бывает, люди не убивают, когда за ними следят. А от защитника мы услышали только домыслы, ни одного факта. Конечно, он сказал чистую правду, что если мы сомневаемся, то должны ее оправдать. Но судья указал, что сомнения должны быть
— Ага. Понятно. — Мистер Поупсгров был несколько ошарашен подобной прямотой. — Что ж, раз вы настолько уверены, то правильно, что не стали скрывать этого. Мне, однако, кажется, что об уликах стоило бы поговорить и подробней. Возможно, вторая дама выскажется не столь безоговорочно. Миссис Моррис?
Пока Виктория говорила, Элис Моррис припудрила нос и привела в порядок лицо. Прислушиваясь к словам этой безобразной женщины, она в то же время с неприязнью разглядывала неизменную пару глаз, которые всегда смотрели на нее из серебряного прямоугольного зеркальца, напоминающего своей формой щель стоячего почтового ящика. Если б в зеркальце помещалось все лицо, в глазах был бы какой-то смысл. А так — глупые глаза, глаза-бусинки, глаза, слишком многое видевшие. Она ожидала, что мистер Поупсгров к ней обратится, и с готовностью ответила:
— Не вижу в словах мисс Аткинс особой безоговорочности и не думаю, чтобы присяжные-женщины воспринимали улики по-другому, чем присяжные-мужчины. Знаю, считается, что женщины нежнее, милосерднее и все такое, но в данном случае, как мне кажется, это не играет роли. Честно говоря, мы даже больше мужчин нуждаемся в защите правосудия. Не сомневаюсь, что женщина, из чистой сентиментальности позволившая преступнику уйти от ответа, заслуживает презрения. Обвиняемая либо виновна, либо нет, больше тут не о чем рассуждать. Это мы и должны решить, а дальнейшее нас не касается.
Мисс Аткинс очень хорошо изложила важные факторы, и все они указывают на одно и то же. Не буду их повторять, хочу лишь добавить со своей стороны, что нам следует принять во внимание личность обвиняемой. Будь она женщиной кроткой и доброй, я бы, возможно, засомневалась и еще раз тщательно прошлась по уликам и показаниям: вдруг в них вкралась ошибка? Но полюбуйтесь на нее. Должна признаться, что первые подозрения возникли у меня после рассказа о том, как она разделалась с кроликом. Для блага ребенка, как же! Неслыханное лицемерие. Вы только представьте: любимец несчастного мальчика бьется в тесной духовке, вопит, чуя свою погибель, а она, словно так и надо, не пускает ребенка на кухню и наслаждается этим. Женщина, способная на такое, способна на что угодно. Я не буду знать ни минуты покоя, я не смогу примириться с совестью, если допущу, чтобы она вышла из зала суда свободной и разбогатевшей благодаря совершенному ей преступлению.
Я считаю ее очень злой и опасной женщиной, мы обязаны оградить общество от таких, как она. Надеюсь, я не слишком ударюсь в обобщения, если скажу — по моему мнению, именно теперь особенно важно, чтобы каждый уважал закон и помогал полиции. Повсюду разгул насилия, а полиция ограничена в своих возможностях. Нужно дать ей понять, что в своих действиях она может рассчитывать на поддержку рядовых граждан вроде нас с вами, которые не позволят краснобаям-адвокатам сбить себя с толку. Мне защитник не понравился, и я ему не верю. Простите, что отняла у вас столько времени. Я голосую — «Виновна»…
Итак, к этому времени обе женщины сочли обвиняемую виновной; к ним склонен был присоединиться мистер Парем Гроувз. Стрелка на шкале мистера Эдварда Джорджа твердо замерла на нуле, а все остальные присяжные все так же пребывали в нерешительности.