Верен до конца

Уполномоченные разъехались. Я понимал, что дни предстоят очень напряженные и, пока не наметится благоприятный перелом в работе, об отдыхе нечего и думать, спать и то придется урывками.

Машина в райкоме была одна — «газик-вездеход». На нем ездили все секретари. Вскоре после партактива поехал на нем по сельсоветам и я.

Шофер Аладка — курносый, с глубоким шрамом на подбородке — уверенно рулил по пыльной проселочной дороге. Рубаха на нем была в клетку, рукава засучены по локоть, руки жилистые, загорелые. Сидит плотно, зорко смотрит вперед. Машина у него в полном порядке. С таким шофером приятно ехать.

— Местный? — спросил я Аладку.

— Местный.

— Значит, хорошо знаешь все овраги и ухабы? Не перевернешь секретаря райкома?

— Зачем? Если вас кто и пустит под откос, так не я…

Усмехается, спокойно крутит баранку; «газик» бежит ходко, позади нас пыль столбом.

— А кто ж, например? — спрашиваю.

— Есть такие. Которые любят долго поспать да сладко поесть… И все это в рабочее время.

Опять намеками отвечает. Но видно, мужик наблюдательный, разбирается в окружающей обстановке.

Позади остался сосновый лес, заросший папоротником и вереском — почва здесь была песчаная. Потянулись поля ржи, льна, картофеля.

«Не хочет говорить Аладка, — подумал я. — Боится. А может, не надеется, что я удержусь в Червене?»

Расспрашивать шофера я не стал.

Приехали в Рованичи, остановились возле сельсовета. Аладка поставил машину в тени березы. Я поднялся на крыльцо просторной избы с красным флагом.

Председателя Гололоба не было: сказали, что он недалеко, на колхозных огородах. Послали за ним дежурного по сельсовету. Пришел Гололоб, бурый от солнца, потный, в пыльных сапогах, в выгоревшем пиджаке. Поздоровался я с ним, поговорили о делах.

— А где уполномоченный? — спрашиваю.

Замялся.

— Кто к вам прикреплен?

— Да вроде товарищ Савченко.

Действительно, уполномоченным был сюда послан директор районной школы по подготовке кадров Савченко.

— Значит, его нет?

— Пока не видали.

Вот тебе и на! Два дня уже прошло, как мы вынесли решение на партактиве, а уполномоченный даже и не показывался в сельсовете. Хорош коммунист! Из разговора с Гололобом я понял, что и раньше районные работники наведывались сюда больше «на словах»: в лучшем случае показывались и тут же уезжали. Руководили из кабинетов, по телефону.

…Дорога повернула к перелеску, вдали показались хаты.

В селе, куда мы приехали, уполномоченным был закреплен районный прокурор Лопух. Я спросил секретаря сельсовета: здесь ли он?

— Поехали с председателем в колхоз «Жнивень».

— А вчера был?

— Товарищ прокурор у нас, почитай, днюет и зорюет. Только ночевать и уезжает в Червень. Спасибо ему, кирпича нам достал. Теперь бы еще раздобыть стекла. Клуб достроить надо. Тогда к нам кинопередвижка приезжать будет.

— Раздобудет, — пошутил я. — Уполномоченный-то у вас такой, что стоит ему лишь слово сказать, как стекло будет.

Всю кампанию по сселению хуторов и подготовке к уборочной Лопух провел отлично. Человек он был грузный, часто вытирал платком лысину, крепкую, толстую шею. Очень любил повеселиться, но это не шло во вред делу.

Забегая вперед, скажу: когда фашисты вторглись в Белоруссию, Лопух вместе с группой попавших в окружение бойцов решил перейти линию фронта, чтобы влиться в Красную Армию и продолжать борьбу с врагом. Надо было выждать темноты, переправиться через реку. В деревне Пальчики (колхоз имени Осоавиахима) они зашли в сарай, спрятались в сене. Однако их заметил один из тех негодяев, которых Лопух привлекал к ответственности за расхищение социалистической собственности, донес немцам. Гитлеровцы окружили сарай и всех расстреляли.

Поговорив с прокурором, расспросив, как у него идут дела, я поехал дальше.

Распорядок дня у меня в Червене был такой же, как и в колхозе «Новый быт», и в Старобинской МТС, и в Старобинском райкоме — везде. Вставал я рано и выезжал в сельсоветы, в колхозы. Домой возвращался к обеду, разбирал с работниками райкома текущие дела, принимал людей. Бюро мы обычно проводили в шесть часов вечера, в строго установленные дни.

Каждое утро, когда городок еще только просыпался, перед подъездом старинной одноэтажной гостиницы останавливался вычищенный, вымытый «газик-вездеход», и Аладка спрашивал меня:

— В какой нынче угол поедем?

В Червене было двенадцать сельсоветов и сто тридцать восемь колхозов, небольших конечно (укрупнение тогда еще не прошло). Мне хотелось все их повидать своими глазами, присмотреться на месте к тому, как работают руководители, составить о каждом мнение, кто слаб и требует замены, кому какая помощь нужна, а на кого можно надеяться, выдвигать на более ответственную работу.

В конце недели на заседании бюро я встал и заявил, что некоторые наши партактивисты ведут себя недостойно.

— Из чего, Василий Иванович, ты сделал такой вывод? — спросила Элькина.