Верен до конца

Большой, плодотворной, творческой жизнью жила столица Белорусской Советской Социалистической Республики. Академия наук, государственный университет, десятки институтов, техникумов, средние школы, театр оперы и балета, драматические театры, Дворец пионеров — все это было создано после Великой Октябрьской социалистической революции. Бывшие рабочие, батраки, дети крестьян, получив за годы Советской власти высшее образование, уже сами руководили институтами, кафедрами, решали государственные дела. Сотни тысяч экземпляров газет, журналов, книг ежедневно расходились из столицы во все концы Белоруссии. Бессмертные творения классиков марксизма-ленинизма, лучшие художественные произведения русских классиков и советских писателей переводились на белорусский язык. Произведения народных поэтов республики Янки Купалы, Якуба Коласа и младшего поколения поэтов и прозаиков печатались на русском языке в Москве.

Москва по-братски, с исключительной теплотой встречала в своих клубах, в известных всему миру театрах выступления белорусских литераторов, артистов.

Но особенно заметно преобразилась деревня. В районах проводились огромные по размаху мелиоративные работы. Мощные драги и экскаваторы выпрямляли и углубляли русла полесских рек, тысячи тракторов поднимали жирную торфяную целину. Все в большей степени сельское хозяйство обеспечивалось тракторами, комбайнами, сложными молотилками, сеялками, автомашинами. Из Москвы и Харькова, из Сталинграда и с Урала шли в Белоруссию эшелоны с сельскохозяйственными машинами и минеральными удобрениями.

Помню, в начале лета 1941 года я выехал в полесские районы Минской области. Побывал в Слуцке, Старобине. Наведался в совхоз «Жалы» на Любанщине. Что такое были «Жалы» в недалеком прошлом? Непролазные болота, трясина, комары. Теперь же эти болота стали золотым дном. Колосистая пшеница стояла стеной, рожь — в рост человека. До революции люди в этих местах не ели хлеба досыта, ходили в лаптях. Теперь же в совхозе «Жалы» и в соседних колхозах жизнь расцвела на диво. К кому ни зайдешь, с кем ни поговоришь — увидишь веселые, приветливые улыбки, услышишь бодрую речь. Живет человек в новом доме, всего у него вдоволь, дети учатся в школах, техникумах, институтах. В селах клубы, избы-читальни, кино, лечебные учреждения. Колхозники добротно одеты. Как будто никогда и не было забитого, придавленного горем полещука!

Поехал я на Червонное озеро. Здесь сходятся болотистые и лесистые границы трех районов. И деревни здесь называются по-особенному: Забродье, Ужадье, Замошье, Подлозье, Мокрый Бор, Вязники.

Побывал я там и еще раз убедился, что давным-давно устарели эти названия. Всюду грохот машин: колхозники осушают и осваивают вековечные трясины. Подлозцы, забродцы, ужадцы стали хозяевами плодородных земель, мастерами высоких урожаев.

Возвращался я тогда в Минск и думал: какие чудесные перспективы открыты перед каждым районом нашей области, какие возможности для развития сельского хозяйства и промышленности! Что за люди-герои у нас!

В Минск приехал часов в десять вечера. Еще шло заседание бюро обкома: обсуждали текущие вопросы строительства, полевых работ. Было уже за полночь, когда кончилось бюро.

Летом я жил в трех километрах от Минска, в дачной местности Замчище. Приехал домой, прилег на кушетку, взял в руки газету и не заметил, как уснул.

Вдруг зазвонил телефон. Казалось, минуты не прошло, как я прилег: кто же мог звонить?

Я вскочил и взял трубку. Говорил товарищ Авхимович, секретарь ЦК КП(б)Б, — меня вызывали в Центральный Комитет.

Шофер еще не спал.

— Поедем, Юзик. Иди-ка разворачивай машину.

По дороге тревожно раздумывал о столь внезапном вызове: что случилось, какие это необычайно срочные дела в ЦК?

Шофер, видимо, тоже был немало удивлен. Он изредка взглядывал на меня, должно быть в надежде услышать что-нибудь, но, так и не дождавшись, проговорил:

— Наверно, что-нибудь важное…

— Не знаю, брат, — откровенно признался я. — Ничего не знаю…

Подъехали к зданию ЦК. Я зашел в приемную первого секретаря. Там уже были члены бюро ЦК, руководящие работники Совнаркома, обкома партии. Мне сразу бросились в глаза сумрачно-суровые, озабоченные лица. Никто не сидел: одни стояли, другие молча ходили по комнате в каком-то напряженном ожидании.

Вышел товарищ Пономаренко. Он поздоровался спокойным, ровным голосом и пригласил в кабинет. Мы вошли и, как обычно, расселись по обеим сторонам стола.

— Получено официальное сообщение, — сказал товарищ Пономаренко. — Фашистская Германия напала на нашу Родину. Враг не объявлял войны. Он напал на нас воровски. Наши пограничники ведут тяжелые бои, мужественно отстаивают рубежи. В бой вступают крупные войсковые соединения. Необходимо сейчас же бросить все на помощь фронту. На нас возлагается большая, небывалая в истории задача.