Что самое странное, этот вкус оставался для людей настолько незаметным, что в большинстве языков для него не нашлось наименования. Пришлось назвать его японским словом «юмами». Самое близкое к нему по значению слово — это «вкусность», правда, такая характеристика не похожа на чувство, поддающееся измерению. Это все равно как если бы у нас в сетчатке обнаружился зрительный рецептор, оценивающий «симпатичность». Однако на деле целый ряд продуктов, которые можно охарактеризовать, как очень вкусные, например картофельные чипсы, содержит в своем составе химическое вещество под названием «глутамат натрия» — основной источник ощущения юмами. Многие легкие закуски содержат ингредиент «вкусности» — гидролизованный белок, который, как мы теперь знаем, стимулирует юмами-рецепторы.
Как же такие рецепторы смогли возникнуть, не войдя при этом в словарик ежедневно упоминаемых ощущений? Одна из теорий гласит, что вкус юмами указывает на высокое содержание в пище белка, необходимого для выживания. Так что, хоть мы и не анализируем свои ощущения от еды как-нибудь вроде: «Ага, тут много белка», тем не менее мы инстинктивно стремимся съесть этого блюда побольше, а значит, цель эволюции достигнута.
Прекрасные образцы наскальной живописи, найденные в течение XX столетия на территории Франции, похоже, выставляют первобытную цивилизацию Европы в новом свете. Сначала были обнаружены рисунки в пещере Ласко, (департамент Дордонь), а потом в пещере Шове (департамент Ардеш). Живые, яркие, выразительные изображения животных на каменных стенах заставили археологов и историков культуры внести поправки в культурный портрет так называемого «примитивного» человека.
«Каждое из этих нарисованных животных, — пишет один ученый, — являет собой олицетворение и сущность данного биологического вида. Например, бизон — это духовный символ; он в некотором смысле “отец бизонов”, идея бизона в чистом виде, бизон как он есть».
А вот что пишет другой эксперт: «Первые наскальные рисунки — неопровержимое свидетельство символического процесса, обеспечивавшего передачу богатого культурного наследия в виде изображений, а возможно, и устных рассказов от поколения к поколению».
Третий добавляет: «Здесь можно заметить намеренную и запланированную акцентировку, выделение одной из частей тела или типичного занятия животных… поскольку именно они представляют интерес [для охотника]».
Делать какие-либо выводы о прошлом человечества всегда сложно. Историк Роберт Дарнтон (р. 1939) писал: «Нет ничего проще, чем перескочить на удобную позицию, что европейцы [в прошлые века] думали и чувствовали точно так же, как мы сейчас, а все различие только в том, что они носили парики и деревянную обувь». Но процитированные выше мнения о значимости наскальной живописи достаточно абстрактны и умозрительны и касаются людей, живших тридцать тысяч лет назад, а вовсе не двести и не триста.
Британский психолог, профессор Николас Хамфри (р. 1943) обратил внимание на заметное сходство между древней наскальной живописью и рисунками английской девочки-аутистки по имени Надя, с которой психологи работали в 1970-е годы. Сравнивая работы Нади с наскальными картинками, Хамфри даже высказал предположение, будто они настолько близки, что, возможно, древние художники тоже страдали аутизмом.
При детальном анализе рисунков Нади в сравнении с наскальными картинами, которых она не видела и видеть не могла (во всяком случае, когда она рисовала, рисунки в пещере Шове еще не были обнаружены), было выявлено поразительное и необъяснимое сходство. На картинке с лошадьми, нарисованной Надей в возрасте трех лет, мы видим те же импрессионистские, накладывающиеся друг на друга движения лошадей, идущих табуном, что и в пещере Шове. А Надин портрет приближающейся коровы неуловимо напоминает бизона со стен Шове.