Веревочка. Лагерные хроники

– Если бы всё было здесь хорошо и правильно, то на кой хрен мы тогда с вами нужны. Кто не верит в успех – свободен. Уйдёте все, я один справлюсь, а я вас никогда не обманывал. Мы, мужики, пойдём ленинским путём, а что говорил дорогой Ильич? Он говорил, что если власть валяется под ногами, то нужно только нагнуться, чтобы её поднять. У нас она валяется в буквальном смысле. Я вам предлагаю стать самыми нужными начальнику людьми и получить задание строить цех. Обещаю впоследствии, что минимум в месяц по сотне будете отсылать домой и получить назад. А делов-то – всего сутки попахать. Итак, мы имеем одну площадку и на рыло по десять метров бревнотаски. Шурик организует пятьдесят «тюльпанов», что мыкаются без дела по бирже, каждому по три пачки чая и хороший обед. Я приведу двадцать картёжных должников – эти мать родную разорвут на части. Толик Работин в кузню за инструментом: лопаты, крючья, троса и прочее. От моего имени обещай всё, что захочет. Пять электропил дают раздельщики. Трактора с прицепами под мусор от вас не отойдут. Гриня! На тебе все плотницкие дела и механизмы. Умри, но чтобы всё было, как новое. Алик! На тебе все непредвиденные проблемы. Всё, вперёд к победе коммунизма!

И бригаду и помощников нарядчик, по моей просьбе, оставил на ночь.

Ровно в семь утра я с опухшими от бессонницы и пыли глазами ждал в конторе Виктора Григорьевича Паксиваткина, начальника лесобиржи. Паксиваткин, по лагерным разговорам, оттянул свою десятку, но уже давно жил на свободе с женой-бухгалтером и двумя дочками. Он всегда выглядел аккуратно, был высок, худощав и трезв.

Сначала он не совсем понял, чего мне от него надо, и собрался идти со мной к кузнецу выбивать инструменты.

– Да я пришёл за новым заданием, Виктор Григорьевич.

Он не привык, чтобы с ним так шутили, и зло на меня посмотрел. Но я предупредительно честно глядел в его глаза. Нужно было не только сдать работу, но и оглушить его эффектом. Он, молча, встал и пошёл на объект.

Ребята, наблюдавшие за нами, начали спускать, разделанные нами за ночь десяток хлыстов на бревнотаску, и бревна весело ехали в сторону лесозавода.

Паксиваткин полез под эстакаду, но там всё было под метлу. Он залез наверх, увидел новые направляющие, по которым бежали новые башмаки и понял, что мы народ серьёзный. Для большего понта мы ещё побелили все столбы в накопителях.

Затем он посмотрел на сделанное за смену строителями двух других бригад и, ничего не сказав, ушёл в контору. Я, уже не спеша, устало поплёлся вслед.

В конторе с развода уже толпился народ. Виктор Григорьевич всех выгнал из кабинета и оставил только бригадиров строителей:

– Значит так! Чутуев и Пригорницкий, сдайте ему сегодня обе ваши бригады. Завтра выйдете на бесконвойку, и готовьтесь на поселение. С Иваном Фомичём переговорю сегодня на планёрке. Всё!

Так я возглавил коллектив из ста двадцати человек с множеством строящихся объектов и кучей финансовых возможностей.

Бригадиры особо не косились, потому что поселение – это почти свобода.

Через пару дней к площадкам, которые мы всё ещё доводили до ума, подошёл Паксиваткин и, забрав меня, повёл в сторону лесозавода. Дорога была неблизкой, и за время нашего пути я узнал ещё об одной заботе, которая мешает ему уйти в отпуск.

Уже два месяца, как был построен цех технологической щепы. Все механизмы исправны, но есть неразрешимая проблема. План на рубильную машину в три раза больше, чем объём запланированных под неё вагонов.

Щепа – продукт побочный, и лишних вагонов главк никогда не даст.

Поэтому заработков нет, а, поставленные хозяином под страхом карцера работяги, постоянно ломают оборудование.

– Виктор Григорьевич, я заберу завод в бригаду и буду давать мужикам возможность заработать, но вы отдадите мне за это пилорамы и тарные цеха.

– Да, ради Бога, ты только Мишу Барта из десятников не убирай, на нём все мои остатки держатся. Парень он честный, а организатор слабый. Да и блатные его прижимают.

Через три месяца Виктор Григорьевич вернулся с Большой земли из отпуска. Два дня он обходил с проверками всё производство, сверял остатки, оценивал качество, а вечером зазвал меня в кабинет и предложил забрать под себя всё остальное производство.

Так я в двадцать четыре года стал руководить производством в полторы тысячи человек, перерабатывающим в месяц тридцать тысяч кубометров леса. Конечно, там ещё суетились человек двадцать, почти всегда подвыпивших вольнонаёмных.

Правда, пятеро старательно и толково работали, но все верёвочки, благодаря которым держится и живёт лагерное производство, крепко держались моими руками.

Крутились очень немалые деньги и безналичные и наличные, которыми я распоряжался.

К чести руководства колонии и производства, никто и никогда даже не пытался иметь к этим деньгам какое-либо отношение. Теневую жизнь зоны старались не замечать.

Моя блатная семья тоже не вникала в мои производственные дела. Меня даже не пытались просить пристроить какого-нибудь урку. Я это пресекал на корню, спекулируя теми же лагерными понятиями.