Веревочка. Лагерные хроники

Глазам, которые напротив.

Господи! Чего я только ни наговорил там, чтобы ей понравиться.

Когда же я немного остановился, она сказала:

– Спасибо. У меня с утра было такое неважное настроение.

Я уже знал, что зовут её Светлана Николаевна и, осмелев, попытался назначить ей свидание.

Она немного задумалась:

– Скажите Марк, я могла бы Вас попросить об одолжении?

– Господи! Да, что угодно. Заранее обещаю сделать всё, о чём только попросите!

– Тогда не пытайтесь со мной никогда встречаться.

– Но почему?

– Потому что Вы пообещали.

И она примирительно дотронулась до меня своей рукой.

– А я-то надеялся, что понравился вам. Вы же так на меня смотрели…

Она невесело рассмеялась:

– Я не смотрела на вас. Я пыталась вас разглядеть. Я ведь почти ничего не вижу. Только свет и немного очертания. Как вы этого не заметили? Я одна даже ходить по улицам не могу.

Ну, балбес! Как же я мог этого не заметить?! Это же так очевидно!

– Всё равно я хочу снова встретиться с вами!

– Нет! – неожиданно твёрдо сказала женщина. – Этого не будет никогда. И не пытайтесь! Помните, что вы мне пообещали. Прощайте! Ещё раз спасибо!

И она отвернула голову в сторону, ясно показывая, что продолжать разговор она не намерена.

Уже стоя в очереди, я увидел, как к ней подошла немолодая женщина, и они не торопясь направились к выходу из парка.

Больше я никогда её не встречал.

А разыскивать её у меня не хватило решимости, о чём до сих пор сожалею.

И немного стыжусь.

Серёжа

Серёжа Пахомов был радиотехником. Он любил свою работу, и не променял бы ни на какую другую. Ему нравилось копаться в запутанных схемах и приводить их в надлежащий порядок. Но главным достоинством его работы было то, что работал он всегда один и ни от кого не зависел.

Поэтому на лесоповале его напрягала не столько тяжкая работа, сколько зависимость от остальных членов бригады.

Если махать топором, обрубая огромные еловые ветки со ствола, почти утонувшего в снегу, было ещё возможно научиться, то терпеть крики и понукания работяг Серёжа никак не мог. Было это, по его мнению, незаслуженно и унизительно. В конце смены к нему подошёл бригадир и незлобно сказал:

– Не хочешь работать – утрясай в жилой зоне, а не за наш счёт. Не шути!

Назавтра Серёжа на работу не вышел, и был посажен в изолятор на десять суток.

Серёжа сидел ещё в Москве в холодном карцере трое суток за пустяковый проступок, поэтому очень боялся северного изолятора. Однако боялся он напрасно. В изоляторе было тепло и сытно.

Закрывающихся на день коек, как на местных зонах и в тюрьмах, не было, а потому можно было лежать на больших нарах, общаться с сокамерниками и читать книжки и журналы, которые присылали из соседних камер, где содержались буровики, то есть те, у кого было камерное содержание до полугода.

Кормили вдоволь густой кашей и супом с мясом из свиных голов. Правда, раздатчики сначала кормили БУР, но много мяса оставалось и для изолятора.

После изолятора Серёжу отправили на лесобиржу, но и там была звеньевая система, а работа тоже не радовала. Серёжа за день очень устал от работы и от окриков пильщика, когда тому приходилось перескакивать через брёвна, которые Серёжа не успевал откатывать. Он ушёл из бригады и стал без зарплаты выполнять разные мелкие работы: жечь отходы, очищать подъезды для лесовозов и другую мелочь.

Но начальник отряда всё время на него наезжал и заставлял идти в рабочую бригаду, говоря при этом, что здоровому парню в двадцать четыре года надо работать и помогать жене и ребёнку, тем более что заработки на зоне большие.

Тогда Серёжа вообще перестал выходить в рабочую зону, и был посажен на шесть месяцев в БУР, так называли сокращённо барак усиленного режима.

Буровских камер было три. В одной сидели блатные, в другой прятались фуфлыжники, проигравшиеся в пух и прах, а в третьей простые мужики.

Дежурный спросил, куда Серёжа хочет пойти, и Серёжа попросился туда, где не курят. Капитан удивился, но предложил Серёже идти в камеру к Максиму, где сидят двое, а курит один.

Максим оказался парнем из блатных, но кум его почему-то не пересаживал к его друзьям, а вторым был маленький двадцатилетний татарин по кличке Фудзияма.

Серёже сразу понравилось с ними. Было много литературы и воздуха. Блатные «грели» Максима, а потому Серёже часто доставались вкусные продукты и даже шоколадные конфеты. Кроме того, каждый день приходила медсестра и через кормушку давала всем желающим ложку рыбьего жира и порошок аскорбинки. В зоне свирепствовал туберкулёз.

Блатные считали пить эти лекарства западло, а Серёжа брал, сколько давали, и принимал регулярно, чтобы не заболеть. Иногда аскорбинки набиралось так много, что он насыпал её горкой на хлеб и пил чай.

Было тихо, тепло, сытно, а главное независимо.

Так прошло почти полгода, и, когда отрядный спросил Серёжу, будет ли он работать, Серёжа ответил, что ему и тут хорошо.

– Так и будешь сидеть четыре года? – спросил отрядный.

Серёжа промолчал.