Веридор. Одержимый принц (СИ)

На этот раз перемещение не подкинуло сюрпризов, и Конда оказалась именно там, где хотела, то есть прямо напротив своего любимого портрета. Она уж собиралась выдохнуть с облегчением, но не тут то было: из-за закрытых дверей послышались чеканные шаги, в которых принцесса без труда узнала отцовские. При желании Кандор Х мог ходить, ступая тихо и мягко, словно хищник на охоте, но чаще во дворце слышалась маршовая солдатская походка, отточенная в годы юности короля. Отец направлялся прямиком в галерею… Посреди ночи? Зачем?! Отвечать на эти вопросы времени не было совершенно. Крутанувшись на каблуках, Конда быстро оценила расстояние до противоположного конца галереи. В принципе, можно добежать, но… интересно же, почему отцу вздумалось побродить по ночному замку, к тому же он явно с кем-то разговаривал. Миг — и Кандида, приняв решение не надеяться на сотворенный собственными руками полог невидимости, ибо Его Величество мог почувствовать колебания магического фона, притаилась за бархатной портьерой, скрывающей изображение Одержимого принца — единственный возмутительный недостаток этой прекрасной картины!

Хлопнула дверь, и решительные шаги короля устремились прямо к Конде. Принцесса уж было подумала, что отец как-то засек её, как вдруг раздался тихий и какой-то замученный голос лорда Дива, главного министра Кандора Х:

— Мальчик мой, это бесполезно. Зачем тебе его видеть?

Что это с ним? Лорд Див всегда отличался замечательным здоровьем и находчивостью, и такая интонация была ему вообще не свойственна. Выше двух метров ростом, непомерно широкий в плечах, с густыми пшеничными локонами, золотистым загаром и раскосыми зелеными глазами, он воплощал в себе силу и величие, а во время советов ему никто не осмеливался перечить. Да что говорить, сам король прислушивался к нему и считал не просто министром, а другом, причем почти единственным. И вот сейчас голос этого кошмара всех взяточников звучал в ночной тиши надломлено, обреченно.

— Я должен увидеть его. Может, я что-нибудь забыл, может, не так представил.

— Нет, Кандор, и ты сам это знаешь. Ты не мог забыть сына даже за столько лет. И в заклинании ты не ошибся.

— Что-то пошло не так, — продолжал твердить король, стоя в шаге от затаившей дыхание дочери.

— Почему ты не понимаешь очевидного, сын? Ты ошибся. Я бы почувствовал приближение демона. В конце концов он очень молод, и неконтролируемые выбросы магии неизбежны. Но магический фон по всему городу относительно спокоен. Да и связь по крови осечек не дает. Сын не откликнулся на слабый зов, значит, не услышал.

— Или не считает меня отцом, — сдавленно проговорил Жестокий король.

Шаги удалились к противоположной стене, видимо, венценосец привалился к ней. Конда осторожно выглянула из-за портьеры и увидела темную фигуру отца. О своей внешности Кандор Х заявлял: "Знаю, что не смазливый, и горжусь этим". Однако "не смазливость" не мешала Жестокому королю покорять женские сердца. Он был далек от общепринятого эталона мужской красоты. Высокий и худощавый на первый взгляд, король скрывал под рубашкой и камзолом широкие, немного сутулые плечи, развитую мускулатуру и каменный пресс. Жгучий брюнет, с матовой бледностью, соболиными бровями, мужественными и слегка хищными чертами, белоснежным оскалом и большими блестящими черными глазами привлекал взгляд. Война оставила след на нем: от скулы багровой полоской вверх через щеку тянулся глубокий шрам, оставленный корсарской саблей, рассекал бровь, отчего правый глаз причудливо прищуривался, и терялся под темными прядями на лбу; в последнем сражении с Саратой король, как всегда ведя своих воинов в бой, получил ранение в ногу и теперь едва заметно прихрамывал. Сейчас нескладная мужская фигура тяжело оперлась обеими руками о стену и низко опустила голову. Таким подавленным подданные никогда не видели Его Величество Кандора Х Жестокого. Слабость король показывал только близким, которых, увы, с течением времени становилось все меньше.

— Сынок, — министр Див подошел к отцу и положил руку ему на плечо, — то, что ты изводишь себя, ничего не принесет.

— Я не могу не думать о нем. Я вижу его каждую ночь, слышу его крики… Скажи мне, Див, что я за чудовище? Я мучил сына всю жизнь: отнял его у матери, хотел утопить в реке, как котенка, бросил на попечение чужим людям, выгнал из своей жизни как напоминание о погибшей жене, которую я не смог спасти, пытался забыть его, нянчась с другим ребенком, забрал у него горячо любимую сестру, услал далеко от дома на целых четыре года, приговорил… О Единый, да я же палач собственного сына!