Верю-не-верю. Я тебя люблю

Глистов. Сафронов только что сравнил паразитов со смертью человека. Да только почему-то внутри все приходило в движение от его слов. Словно давным-давно зиявшая пропасть затягивалась.

– Твоё сравнение цинично.

– Зато действенно, и ты перестала трястись. Ева, это жизнь, и каждый из нас сам решает, как ее прожить. Только для кого-то это выбор в пользу риска, а для кого-то – самообмана.

Я резко развернулась. Теперь мое лицо было аккурат напротив его голой груди. Майку он давно снял, та пропиталась кровью и потом. На правой руке белела повязка.

Слишком близко к нему. Слишком я сейчас обнажена, чтобы вступать в дискуссию. У меня душа и тело вывернуты наизнанку. Но я все равно нашла в себе силы ответить:

– То есть ты хочешь сказать, что вся моя жизнь – самообман? Что я должна перестать верить отцу и начать тебе?

Он смотрел очень спокойно. Лишь глаза блестели от выпитого. Игорь поднял руку и заправил мне за ухо выбившийся локон. Когда его шершавые пальцы коснулись лица, мне захотелось наплевать за все и прижаться к его телу.

Вот такое совершенно странное, иррациональное желание на фоне инстинктов. Но, конечно же, я просто отпрянула. Он усмехнулся и ответил:

– Для начала попробуй поверить себе и в себя. И кстати, я не убивал в твоём доме. Иногда достаточно вырубить человека транквилизаторами. Так что можешь снять с меня этот грех.

Глава 14. Ева

Вечер прошёл в молчании. Снова между нами образовалась стена, которую я стремилась разрушить. Но пока она не поддавалась, а проблемы нарастали…

У нас не было ни одежды, ни денег, ни еды. Та, что нашлась в холодильнике, скоро должна была закончиться. Я не спрашивала Игоря что дальше, но видела, что мужчина озабочен.

А потом он сходил в машину и достал ноутбук. Кажется, техника была распихана у него по всем закоулкам. Пока он углублялся в работу, наконец-то оставив меня одну, я прошлась по дому.

В маленькой комнате, что оказалась единственной, нашла распахнутый шкаф. Словно кто-то уезжал отсюда в спешке. Мне повезло, что в нем висела женская одежда. Да ещё и моего размера.

Это настоящая удача, а думать о том, что я на самом деле ворую, не хотелось. С удовольствием нырнула в душ и вытащила весёлое цветастое платье.

При взгляде на него вспомнилась моя подруга Адалина, она всегда такие носила. И имела со мной один размер. Только я повыше была. Та совсем кнопка…

Как всегда, душу сковали и разочарование, и боль. Но теперь к ним примешалось новое чувство. Подозрительность. Потому что я тогда безоговорочно поверила отцу. Ада же твердила иное.

Недавно она – спустя почти три года – позвонила мне. Сказать, что я удивилась, – ничего не сказать. Что-то в том разговоре было важным, но что…

Отец три года назад предложил мне пригласить мою южную подругу. Сказал, что ради моего счастья готов потерпеть недельку девичий галдёж и даже любезно оплатит билеты.

Ада приехала, и все было прекрасно, а потом она стала дёрганой и нервной. В один из вечеров уехала с папой и пропала… На три года пропала. А отец сказал, что моя подруга оказалась шалавой и залетела на игры для взрослых. Я тогда и не знала про них ничего…

Не много знаю и сейчас. Лишь слышала, что их несколько и названия у них странные какие-то. Как детские игрушки. Прятки, салочки. Ещё есть русская рулетка, и Сафронов упоминал про верю не верю. Голова кругом…

Мне почему-то показалось, что это очень важно. Вспомнить, о чем недавно говорила Ада. Тогда, после общения с ней по скайпу, мне стало плохо. Голова жутко разболелась, и я провалилась в сон, а когда встала, уже не помнила, о чем мы разговаривали…

Обхватила голову руками. Мокрые пряди волос свисали вниз. Вода с них лилась по плечам и шее, ныряя в ложбинку между грудями. А я не могла вспомнить! Снова чернота…

– Ева, ты не хочешь… Ева? Что с тобой? Опять приступ?

Он возник рядом так резко, что захотелось смириться. Не отталкивать, а напротив, вцепиться в него. Что я к собственному удивлению и сделала, прошептав:

– Я не помню разговора с ней. Не помню, Игорь! И как в ванну залезла, не помню! И то, что до шести лет было, тоже не могу вспомнить… Никогда не могла. Почему у меня такие провалы?

Я висла на нем, но мужчина лишь обеспокоенно искал что-то в моих глазах. Наверняка он не понимал смысла сказанного. И тогда меня прорвало…

– Я не помню своей жизни до шести лет. Совсем. Не помню маму и папу. Знаю только, что с ней что-то плохое случилось. Отец мне никогда не рассказывал. И сейчас я стала понимать, что провалов было гораздо больше. Я говорила со своей подругой, Адой, и не помню, что она мне сказала! Только на уровне эмоций…

Оттолкнула его и плюхнулась на кровать. Руки словно дрожали, а голова начинала раскалываться. Игорь сел рядом и приобнял меня. Сафронов осторожно прижал меня, умудряясь поглаживать больной рукой.

– Она могла говорить что-то про твоего отца?

Я напряглась. Помню злость. Помню раздражение, что ощутила в момент, когда она высказалась. Я была несогласна!

– Она начала разговор первой, с ходу. Рассказала про то, что три года назад… Я плохо помню. Какие-то прятки…