Когда кендары рассыпались по полю и принялись за дело, Марк подхватил напуганную Луру, усадил её на спину пони и передал поводья уже оседлавшей лошадь кадету-стражнице. — Езжайте в Готрегор, — сказал он. — Быстро. Скажите им загнать внутрь домашний скот, накрыть колодцы, закрыть все заслонки в дымовых трубах, запереть все ставни и забить тряпками как можно больше щелей. Если нас заденет самым краешком, будет просто грязно. — Лура взвизгнула, когда небо расщепила молния, а её пони шарахнулся в сторону. — Вперёд. Мы последуем за вами так быстро, как только сможем. И смотрите, не запритесь изнутри, бросив нас снаружи! — заорал он им вслед.
У всех повозок на дне под грузом лежали рогожи, сплетённые из гибких и прочных стеблей ржи. Теперь кендары вытащили их наружу и начали набрасывать на стога сена. Чтобы накрыть каждый стог, требовалось четыре штуки. Отчаянные руки связывали их края вместе пучками соломы, а затем привязывали их к железным кольцам, установленным в каменных основаниях. Прежде чем рогожи были надёжно закреплены, некоторые из них успели вырваться на свободу и начали мотаться во все стороны, пока ругающиеся кендары изо всех сил боролись, чтобы взять их под контроль.
Ветры набирали силу, и они шли со всех сторон. В вышине сталкивались Тишшу и северный ветер, жаркий и холодный, чистый и наполненный пеплом, которые боролись друг с другом, между ними внезапно прорезались трещины синего неба и острые разломы молний. По всему полю возникали извивающиеся и покачивающиеся воронки, которые стегали по нему своими хвостами. По воздуху летала мякина. Лошади громко ржали. А затем стог, который Торисен пытался накрыть, взорвался ему прямо в лицо.
Кендар по близости завопила изо всех сил, когда ветер бросил острые, как иглы, соломинки прямо ей в глаза.
Торисен обнаружил себя лежащим плашмя на спине и вглядывающимся во вздымающейся вихрь сена. Поднимаясь, он, похоже, приобретал некие очертания, напоминая собой смутные формы чего-то огромного, с крыльями, накрывающими всю долину. Создавалось неясное ощущение, что на этом создании ехала верхом некая фигура, старик, за которым развивалась его борода. Ему навстречу двигались облака пепла и они тоже обретали и форму, и голос.
—
Они нырнули к Торисену.
Внезапно щенок волвер Уайс прижала его к земле, её непропорционально больше лапы давили ему на грудь, а белые зубы оскалились навстречу падающему небу. Штуковина из сена и ветра тоже устремилась вниз, каждая соломинка изготовилась иголкой для атаки, но что такое мякина против огня? Торисен обхватил руками щенка и перекатился на живот, защищая её от горящих обломков, которые дождём падали на них. Внезапно он обнаружил, что держит маленькое тело, сотрясаемое его собственным, колотящимся сердцем. Маленькие ручки, с короткими пальцами и длинными ногтями, сжимали его рубашку. Девочка посмотрела на него испуганными голубыми глазами, горящими в маске из кремового меха, а затем спрятала лицо у него на груди. Он прижал её ещё крепче.
Поле вокруг них горело, но пламя отбрасывало необычайно мало света. Падающий пепел образовывал у земли плотную, чёрную чашу. Во тьме снаружи, соломенные штуковины сражались с приглушенным рычанием грома, но даже свет от ударов молний этих столкновений не мог пронзить этот сумрак. Затем покров раскололся, открывая небо, с которого обрушился настоящий дождевой потоп.
Огонь зашипел.
Мир наполнился шумом и потоками воды.
Торисен спотыкаясь встал на ноги, всё ещё сжимая ребёнка, который вновь стал волком, и чуть не упал снова. Смесь из грязи и пепла скользила под ногами, дождь ослеплял. К тому же он оказался удивительно холодным. Устояли ли остальные стога или они уже потеряли Малую Жатву? Где все остальные? Трое, надеюсь, кто-нибудь оттащил раненную кендар в безопасность и позаботился о её ранениях. Это жуткая вещь, быть покалеченным. Ей мог бы помочь Киндри, но его здесь нет. Из-за Торисена. Из-за того, что целитель увидел или почувствовал в течение того момента, когда их руки соприкоснулись, его непроизвольно съёживалась при одной мысли о принятии в дом шанира, а того — тонкая и холодная, и внезапно отдёрнутая.
—
Почему? Что за искажения в нём могли оттолкнуть кого-то, уже отравленного Старой Кровью? Что, если не проклятие отца?