Верхом на Сером

– Кто? Да говори же, не молчи!

– Искобальд. Он живет в моем мире – по крайней мере, там я его встретил, на свою беду, сто лет назад. Но не волнуйся – по моим сведениям, ему на тот момент уже стукнуло лет семьсот, так что шанс застать его в добром здравии еще есть.

– Он врач?

– Маг.

– Маг? В смысле – волшебник?

– Ну да.

– Ты проводишь меня к нему?

– Да. Только… А впрочем, будь что будет, терять мне уже нечего!

Огромная луна выглянула из-за тучи и залила все призрачным серебристым сиянием.

– Надо спешить! – взволнованно сказал конь.

– Дай мне минуту!

Сашка одним махом вытряхнула все из школьного рюкзака, затолкала шерстяные носки, свитер, карманный фонарик, спички. После секундного колебания она взяла клочок бумаги и черкнула пару торопливых строк – оставить Веру Георгиевну в полном неведении было бы бесчеловечно. «Я скоро вернусь. Не волнуйтесь, все будет хорошо».

Поставив уверенную точку, она еще раз пробежала глазами записку, накинула куртку и пулей вылетела в окно.

Глава III

ДОРОГА ЧЕРЕЗ ЛЕС

Закрыли путь через лес
Семьдесят лет назад.
Он дождем был размыт и бурей разбит,
И ничей не заметит взгляд,
Что дорога шла через лес
Там, где нынче шумит листва,
А приземный слой – лишь вереск сухой
Да пятнышки анемон.
Лишь сторож помнит едва —
Где барсук проскакал да исчез,
Где горлица яйца снесла,
Когда-то был путь через лес.

Но если ты входишь в лес

Летним вечером, в час,
Когда холод идет от стоячих вод
И выдры, не чуя нас,
Пересвистываются через лес,
В подступающей полутьме
Вдруг зазвучит перезвон копыт,
И шелест юбок, и смех,
Будто кто-то спешит
Мимо пустынных мест,
Твердо держа в уме
Забытый путь через лес.
Но нет пути через лес.

Редьярд КИПЛИНГ[2]

Сашка мерно покачивалась в такт медленной поступи коня. Позади была бешеная скачка, когда они, наконец, вырвались из спящего города в степной простор, где лунный свет заливал бескрайнее снежное полотно. Словно заметив тайный знак, конь вдруг резко остановился и встряхнул гривой.

– Здесь, – сказал он. – Сейчас закрой глаза, ни о чем не думай и ничего не бойся.

Сашка зажмурилась и покрепче ухватилась за его шею. Когда спустя какое-то время она потихоньку приоткрыла сначала один глаз, а потом и другой, то у нее перехватило дыхание от страха и восторга – они брели по небу. Призрачный свет луны, в котором ноги коня увязали почти до колен, напоминал тихую речную заводь. Она судорожно вцепилась в гриву.

– Не сомневайся. Будешь бояться – сорвемся, – тихо проговорил конь.

– Расскажи мне о Гриндольфе, – попросила Сашка, чтобы не думать о пустоте под ногами.

– О, это чудесная страна. Мир, где царит справедливость и закон. По крайней мере, так было сто лет назад, когда там правил старый добрый Оберон.

– А как ты попал в наш мир?

Серый молчал так долго, что Сашке начало казаться, что он просто не расслышал ее вопроса, но задать его еще раз она так и не решилась. Тем неожиданнее было услышать ответ.

– Прошло уже столько лет, что сейчас мне кажется: все это произошло не со мной, а с кем-то другим – самовлюбленным, избалованным мальчишкой. Я – единственный, к тому же поздний сын в боковой ветви древнего рода. Моя бедная мать умерла от лихорадки, когда мне было три года. Отец, который ее боготворил, после ее смерти впал в глубокую печаль. Целыми днями он бродил по поросшим вереском пустошам, окружавшим наш замок, продолжая вести бесконечные разговоры со своей ушедшей любовью. А в один из дней его сердце не выдержало горя, и он рухнул замертво… Меня передали на воспитание тетке, сестре отца, взбалмошной старой деве. В первое время внезапные перепады ее настроения обескураживали, но вскоре я научился подстраиваться. Достаточно было в удачный момент почтительно поцеловать ее высохшую морщинистую руку. Или с видом живой заинтересованности выслушать великосветскую сплетню, которую она подцепила во время утренних визитов. Или же заботливо осведомиться, почему она так бледна сегодня за завтраком, намазывая паштетом из гусиной печенки сухарик для ее шелудивой болонки. В остальное же время я был предоставлен сам себе, и если до ушей тетки изредка и долетали досужие пересуды о моих проказах, то она лишь отмахивалась, считая, что это свойственно всем юношам моего круга.