Верхом за Россию

Только это основное различие — здесь суша, там море — останется на века. Одни хотят кусок земли, другие море. Островной народ как британцы никогда не хотел бы себе вот этого здесь, степи. Для них все вертится вокруг берегов, вокруг мира на морской карте. Любая внутренняя часть суши кажется им белой как неисследованная область в старинных атласах, область без интереса, без глубин и мелей, без течений, без приливов и отливов, без динамики. Однако мы чувствуем эту динамику, чувствуем ее все больше с каждым днем, в который продвигаемся дальше вглубь этой страны, чувствуем ее вопреки всему, что мы еще детьми выучили в школе: «Европа достигает до Урала». Нам еще так далеко до Урала, а мы скачем так на наших лошадях уже целую вечность, непрерывно, все дальше на восток, и мы никогда не увидели бы эту мнимую границу Европы; вместо этого, однажды, белые, отбрасывающие свой свет в летнее небо ледники, которые охраняют входы Китая. Это цвета, которые ожидают нас: коричневый, синий, белый: степи, горы, ледники. Мы тогда бы знали — и знали бы с уверенностью, что мы в Азии, но не там, где мы покинули собственно Европу.

Вот это здесь, это все еще Европа? То, что здесь все совсем другое, иначе, чем во Франции или Бельгии, в Греции или Италии, чувствует даже простой пехотинец. Но можно ли потому уже считать это Азией? Ведь это все еще тот же континент. Несомненно, его ландшафты, примыкающие к берегам Атлантики, действительно являются «Европой», а те, что лежат у побережий Тихого и Индийского океанов — «Азией». Но земля между ними, широкое поле от Польши до Енисея и Амура, относится она туда или сюда? Была ли здесь когда-нибудь граница, проходящая сквозь середину этого поля, граница, которая бы оставалась и которая бы имела значение?

Этой границей никогда не был Урал. Между ним и Кавказом, другой предполагаемой границей Европы, зияет дыра в полторы тысячи километров, вдвое более широкая, чем вся Германия. Через эту дыру армии Азии устремлялись на запад: гунны, авары, мадьяры, монголы — все.

Урал был гордостью ученых. Это удовлетворяло их, чтобы объявить: «До сих пор достигает Европа!», просто из чувства собственного всемогущества как обычно провозглашали только короли или великие первооткрыватели: «До сих пор!» Теперь в таком же любовании собственным великолепием, как они утверждали уже в области истории: «Вот тут заканчивается древность, тут средневековье, — отсюда начинается Новое время!» они принялись говорить о Европе: «До Урала!», это давало им чувство власти. Реальность имеет мало общего с таким безобразием. Одно здесь было столь же глупым, как другое. Никакая эпоха сама по себе не является древностью, каждая чувствует себя концом прошедшего и началом нового, серединой между двумя бесконечностями: будущим и прошлым. Конечно, были связанные эпохи — даже многие и в различных местах — но не те три. И, конечно, одна часть России кончается на Урале, а другая начинается. Но так же мало, как Цезарь, например, или Данте чувствовали себя людьми «древности» или «средневековья», так и люди, живущие справа или слева от той местности, которая называется «Урал», чувствуют себя «европейцами» или «азиатами», ведь по обе стороны все одинаково: государство, люди, ландшафт, климат; русские там, русские тут, тундра там, тундра тут, тайга там, тайга тут, степь там, степь тут. Также и с военной точки зрения Урал никогда не играл никакой роли. Тот, кто не хотел перескочить его, проходил маршем мимо и тогда больше не находил до Карпат ни одной серьезной преграды.

Где бы вы ни искали: к твердым границам нельзя привязать противоположность «Европа — Азия». Континенты разделяются океанами. Здесь этого океана нет, море Тетис исчезло в седом доисторическом времени. Азия и Европа являются противоположными полюсами подобно фокусам эллипса, не больше. Они — исходные позиции сталкивающихся сил, но не собственно пространства, а сущности двух выходящих далеко за пределы широких промежуточных полей друг против друга двигающихся различий, векторами — мне кажется — их называют в физике. То, что двигается от Атлантики на восток, является европейским, а то, что движется в противоположном направлении — азиатским.