Верхом за Россию

Только третий призыв, к братству, был единственным призывом без двусмысленности. Но он не воодушевлял, во всяком случае, не на западе, так как только он содержал настоящий вызов, вызов к собственному «я». Он не был лозунгом для улицы, лозунгом для ловких революционеров! Требования к самому себе вместо требований к другим? Этого им только не хватало! Зато этот призыв, тем не менее, очаровал восток, от Лескова до Толстого и Достоевского. «Свободный» и «равный» — это лишь пустые понятия. Ты не можешь их увидеть и не можешь ухватить. Но брат, товарищ, — это плоть и кровь, делать ему добро это хорошо, причинять ему боль — плохо.

— То, что принесла Французская революция, было как раз вызовом, а не решением, — дополнил сидящий на рыжей лошади. После паузы он продолжил:

— Вы же знаете пословицу: «Делай то, что необходимо, делай это полностью, и делай это сразу». Это индийская пословица. Делать необходимое, то, без чего нельзя обойтись, что спасает от нужды, придавать ему форму, придавать ему образ — это освобождает нас. Посмотрите на воду: она наполняет любую форму, сознание как море, ожидание как поток, завершение как океан. Где бы она ни была, она следует за своим законом; также как каждая другая вещь, каждый лист в лесу, каждая рыба в море… Только у нас есть выбор, только мы парим между свободой и обязательством. Свобода значит для нас: свобода от нежелательного обязательства и свобода к желаемому. Обязательство — это смысл свободы.

— Другими словами, — заметил офицер на вороном коне, — свобода это бокал, обязательство это вино. Вообще, это как с нашим существованием. Кто же мог бы придать ему смысл, если не мы. Мы сами куем нашу судьбу. Наша свобода дарит нам только то, что мы делаем из нее, и самый свободный все еще тот, кто знает, что он един с тем, что он есть.

— Она — также тайна нашей силы, — заметил средний всадник. — Наша свобода на поле боя, у кого она еще есть, кроме как у нас? Мы называем это «Auftragstaktik», принципом предоставления самостоятельности при выполнении задачи. У итальянцев ни один капитан, ни один штабной офицер не решится самостоятельно принимать решения, что у нас каждый вахмистр сразу берет на себя. А их генералы? Прежде чем они сделают хотя бы шаг, сначала стараются спросить об этом Рим. У британцев это может быть лучше, у русских наверняка хуже. У всех них меньше свободы действий, чем у нас. Все они медленнее. Наши успехи — это успехи быстроты, успехи кратких приказов. Подчиненному только ставят цели, обо всем остальном заботится он сам — для нас это само собой разумеется, но только для нас. Такая свобода кажется другим очень уж невоенной. Но для нас она — необходимость. У России есть ее бесконечные просторы, у Англии море. У нас же нет ничего, кроме нашей скорости. Только она может защитить нас. Для страны, такой же тесной как Германия, такой же открытой и со столь многочисленными границами, не остается ничего кроме нее. Уже в 1870 году мы так же выиграли с нашими железными дорогами, и под Танненбергом тоже. Пока противник наносит один удар, мы поневоле наносим два или три и скрываем вместе с тем снова и снова, что мы значительно уступаем противнику по численности и оружию.

То, что нас переоценивают, спасало нас уже не однажды. Что все же стояло в 1939 году на западе? Ничего кроме линии Зигфрида. И он был только песком в глаза врагов и собственного населения! Большей частью эти укрепления были только на бумаге, убедительно отображенными, разумеется. Наши победы — это дары свободы. Мир говорит о прусском рабском повиновении — и слава Богу! При этом мы давно бьем их с как раз противоположным подходом. Но это требует неутомимого упражнения, обучения, дисциплины, которая становится совершенной свободой, как только получаешь в руки свою задачу. Тут лежит тайна. Свобода, так один однажды объяснил, — это дочь самовоспитания. Любая свобода, если она хочет удержаться, основывает на нем. Оно — ключ.

Чем больше самодисциплина, тем меньше требует она и устрашающих наказаний. Знаете ли вы, что они гораздо строже, чем у нас, не только у русских, но и у англичан, французов и даже у американцев? Очень немногие знают это. Все же, другие никогда не обошлись бы нашими военными законами. Чем больше анархии у народа в крови, тем больше полиции требуется ему — это старое правило. Париж, например, нуждается в троекратно большем количестве полицейских, чем гораздо больший Лондон. Чем неохотнее повинуются, тем строже поневоле будет принуждение.

— Плохой солдат лучше всего исполняет свой долг, когда его капитан стоит с ним рядом, — дополнил философствующий силезец, — хороший, когда он один…

— И да, и нет! — ответил средний всадник. — Некоторые благодаря своей близости, своему личному примеру увлекают за собой своих даже самых смелых подчиненных, достигая еще лучших результатов. Вспомните о принце Евгении, о Наполеоне, Блюхере, эрцгерцоге Карле.