Верховье

Двадцать два этажа на лифте – слишком много от такси до постели. Успеваешь задуматься, что происходит и стоит ли этому происходить. Поэтому когда вошли в квартиру-студию, все было уже совсем не так, как в ресторане. Голова отяжелела, больше не была воздушным шариком, стала шаром для боулинга, в который кто-то пихает свои толстые пальцы.

– Ну вот. Моя квартира. Точнее, съемная квартира.

– Это не квартира, это комната.

– Это студия.

– Это суррогат. Не кровать, а диван-кровать, не стол, а барная стойка.

– Хотите чего-нибудь выпить? У меня есть вино.

Тина побежала к холодильнику, достала вино, побежала к шкафчику, достала стаканы из толстого стекла.

– Будете?

– Давай.

Тина плеснула вина где-то на треть стакана. Протянула своему научному руководителю. Надо догнаться, чтобы вернуть прежнее состояние, потому что назад пути не было. Они были в заточении на самой вершине башни без окон и дверей.

Виктор Николаевич выпил залпом и поморщился. Тина тоже выпила залпом, но не морщилась, потому что привыкла к дешевому вину. Виктор Николаевич тем временем подкрался тихо, как хищник на охоте. Тина, неуклюжая антилопа, хотела отпрыгнуть, но в студии, особенно на ее кухонном островке, особенно не распрыгаться. Снова замирать, как в Великом Новгороде, было бы очень глупо, тем более всего час назад она совершенно точно целовала его снова. Сама пересела на его сторону стола, прижалась, пока он гладил ее ногу выше колена под юбкой-колокольчиком. Теплые колготки притупляли ощущения от прикосновений, но все равно было хорошо. Пахло сладкими булочками и лосьоном для бритья с сандаловым, что ли, маслом.

Запахи родной квартиры не дурманили, отрезвляли. Тина прервала поцелуи и налила себе еще. Виктор Николаевич смотрел на нее строго, не хотел повторения Великого Новгорода. Повторения Великого Новгорода не случилось. Случилось все, что не случилось в Великом Новгороде.

Встречаться они стали регулярно, ходили в кино, иногда в театр, где Анна Каренина в зеленом балахоне странно ползала на стуле, а Алекс из «Заводного апельсина» в черной кожаной куртке садился на колени зрительницам на первом ряду и делал вид, что облизывает их, а может, и в самом деле облизывал. Им с девятого ряда видно было плохо. Во время спектаклей Тина уже знала, что вечером у себя на Парнасе повторит перед Виктором странные ерзания Карениной на стуле и будет, сидя у Виктора на коленях, облизывать его, как Алекс зрительницу. Только бы его рассмешить. Ходили они в рестораны, иногда встречались в том кафе на Среднем проспекте, но по делу. Это был сигнал. Если Виктор Николаевич зовет на Средний проспект, то будут обсуждать диссертацию, если куда-либо за пределы Васильевского острова, то напиваться и целоваться. Он говорил, что Тина делает из него подростка.

Весной, когда их роман только расцветал, как и все вокруг, Тина ходила в университет с удовольствием. Впервые за два года в аспирантуре. Просыпаться рано стало не так трудно, а вот путь на учебу был мучительно долгим. Поезд бежал вроде бы быстро, но толку в этом мало, если время стоит на месте. Пространство без времени ничего не значит. В метро Тина всегда читала и теперь пыталась, но получалось плохо. Собственная жизнь ей казалась интереснее книг.

Многое изменилось за три месяца их романа, но вечера в ожидании его звонков остались. Виктор редко звонит Тине, может прийти без предупреждения, может написать, что придет, и не прийти. Каждый вечер после восьми Тина начинает свой ритуал – неприкаянная, бродит по своей съемной квартирке, как тигрица по клетке, с телефоном, будто пришитым к руке. Звонить сама Тина не решается. Не хочет быть навязчивой, боится отпугнуть Виктора. Не смог прийти, ничего страшного, завтра будет новый день.

В доме номер восемь на улице Федора Абрамова слышимость невероятная, можно разобрать, как вверх и вниз ходит кабина лифта. Когда Виктор пишет, что выезжает, Тина может точно рассчитать, когда на лифте будет подниматься именно он. Еще на старте она понимает, что это Виктор. Она тихо прислушивается, ее сердце начинает биться так сильно, что ощущается в горле. Кажется, если открыть рот, Тину вывернет собственным сердцем. Когда стук родных шагов приближается к двери, не дожидаясь звонка, она бежит открывать.

Тине двадцать шесть, Виктору тридцать семь, и между ними целая пропасть. Виктор не понимает, почему Тина не копит на собственную квартиру, пусть такую же маленькую, пусть в таких же каменных джунглях с этим удручающим частоколом двадцатипятиэтажек, зато свою собственную. А еще Тина не стремится к карьере. Она пишет глупые рекламные слоганы на фрилансе, не имея стабильного заработка. Ее доход зависит от того, сколько текстов в день она отбарабанит на клавиатуре своего старенького, зависающего в самый неподходящий момент ноутбука. Виктор думал, Тина попросит устроить ее к нему на кафедру. Но Тина никогда не говорит о кафедре.