Со времени неудачных наступлений в Литве и Курляндии фронт русских оставался в неукоснительном покое. До начала июня, насколько можно было судить по вполне точным сведениям, которыми располагали главные квартиры Центральных держав, ни одного батальона или батареи не было перевезено с фронта к северу от Припяти на австро-венгерские участки южнее Полесья. И действительно, каких-либо передвижений, достойных упоминания по их размерам, произведено не было. Поэтому можно было прочно рассчитывать, что наши союзники по-прежнему имеют пред собою противника, превосходящего их в самых ничтожных размерах. Более поздние расчеты должны были обнаружить на стороне русских перевес в небольшое количество дивизий. Как бы то ни было, но ни в коем случае не было оснований хотя сколько-нибудь сомневаться в том, что фронт окажется на высоте всякой наступательной попытки со стороны врага, стоявшего в это время напротив. Такой взгляд с большой решительностью высказал штаб группы армий Линзингена, командовавшего северным участком Австро-венгерского фронта. Подобные же убеждения, и притом в сильных выражениях, относительно положения дел высказывал генерал Конрад фон Гётцендорф в беседе, которую он имел в Берлине 23 мая с начальником Генерального штаба.[198]
Он полагал, что в Галиции русское наступление с шансами на успех могло бы быть предпринято не ранее четырех – шести недель, после того, как нам стала бы известна его неизбежность Такое время было бы нужно, по крайней мере, для перегруппировки русских сил, что являлось предварительным условием для производства наступления. В несколько тревожном противоречил с этим важным заявлением стояла та выразительность, с которой при этом же случае потребовано было уверение о своевременной немецкой поддержке с севера от Припяти для Австро-венгерского фронта в случае необходимости. Согласие охотно было дано, но с оговоркой, что это последует в том случае, если будут иметь место какие-либо передвижения русских сил с севера на юг. Но прежде чем, однако, обнаружились какие-либо признаки подобных передвижений, не говоря уже о соответствующих донесениях, 5 июня со стороны союзников последовал в немецкую Главную квартиру настоятельнейший зов о помощи.Русские под начальством Брусилова накануне этого дня атаковали почти на всем фронте от излучины Стыри у Колки, ниже Луцка до румынской границы. После относительно короткой артиллерийской подготовки они поднялись в своих окопах и просто пошли вперед. Лишь в немногих местах они взяли на себя труд создавать ударные группы, сосредоточивая резервы. Дело шло совсем не об атаке в собственном смысле слова, но об усиленной разведке, которая должна была демонстрировать пред стесненными итальянцами участие в общем деле их союзников. Для главного же удара Антанты, как стало позже известно, по указаниям верховного командования Антанты, вступившего в должность за несколько недель до этого, имелось в виду на востоке и западе 1 июля.
Применение брусиловского способа разведки было, естественно, возможно только при условии, что генерал имел определенные поводы слишком ничтожно расценивать способность к сопротивлению своего врага. В этом он не ошибся. Наступление как на Волыни, так и в Буковине имело огромные результаты. К востоку от Луцка Австро-венгерский фронт был прорван беспрепятственно, и не более как в два дня образовался зияющий провал в добрых 50 километров шириной. Части 4-й австро-венгерской армии, которые до сих пор там стояли, исчезли до жалких остатков.
Несущественно лучше обстояло дело, после короткого колебания, с 7-й австро-венгерской армией в Буковине. Она хлынула назад на всем фронте; первое время нельзя было и предвидеть, когда и где удастся ее остановить. Наоборот, удерживали свои позиции Южная армия на Стрыпе и к северу от нее 2-я австро-венгерская армия к западу от Тарнополя и восточнее Брод, а также на Икве 1-я австро-венгерская армия, кроме ее левого фланга, который увлечен был разгромом 4-й австро-венгерской армии. Все имевшиеся в распоряжении резервы сохранившихся участков, а, особенно, германской Южной армии и группы армий Линзингена, были немедленно брошены на угрожаемые пункты. И однако, когда 7 июня стали известны потери союзников людьми и материалом, а также ближайшие данные о поведении частей в боях, нельзя было уже сомневаться в том, что без сильной немецкой поддержки в близком будущем всему фронту в Галиции грозит полный разгром.
Сохранение за собою Галиции имело для немецкого верховного командования, конечно, небольшое значение. Оно, по существу, сводилось к обеспечению дальнейшей эксплуатации нефтяных источников. Но новое вторжение русских в Венгрию или новая угроза Силезии были для него недопустимы. Наступление как первого, так и второго случая привело бы к скорому истощению Центральных держав.
Итак, налицо была существенно изменившаяся обстановка. Возможность такого краха в рассуждениях начальника Генерального штаба, конечно, никогда не учитывалась. Он считал его невозможным.