Верховные судороги

Страсти накалились не на шутку. Несколько раз было даже произнесено слово «проклятье»; кое-кто стучал кулаком по столу; кое-кто тонко намекал на неподобающие мотивы своих противников; председателю суда несколько раз пришлось произнести такие слова, как «Ну, перестаньте» и «Прошу вас». В какой-то момент Криспус, склонившись к Пеппер, прошептал: «Это будет почище чемпионата мира по рестлингу».

— Сильвио, — сказал, к примеру, судья Готбаум, — ты полностью искажаешь слова Бернстайна.[116]

— Ничего я, черт меня подери, не «искажаю».

— Ну так, к твоему сведению, перед нами законная, черт ее подери, конституционная поправка. Конгресс есть окончательное выражение воли «народа». Он обладает преимущественным правом легитимности и потому может отменять все — даже результаты выборов.

— Я согласна с Мо, — заявила Рутинерша Рут. — Здесь работает в точности тот же принцип, что и при судейском надзоре. Мы снова возвращаемся к «Марбери». И если вам угодно ссылаться на судебную практику, так загляните в статью Билла Тринора в «Стэнфордском правовом ревю».[117] При рассмотрении «Марбери» судья Маршалл сказал: «У нас правит закон, а не люди». Поправка, принятая на основании «Мы, народ» и с использованием конституционного процесса, обладает законным преимуществом перед результатами любых выборов.

— Ты произносишь слова «результаты выборов» так, точно речь идет о какой-то абстракции!

— Ничего подобного.

— Да уж какое там «ничего».

— Ну хорошо, — в конце концов произнес председатель суда. — Думаю, мы охватили все аспекты проблемы.

— Кто охватил, — фыркнул Сильвио, — а кто и прошляпил.

— Чушь!

— Хорошо, — повторил Деклан. — Всем спасибо.

И наступило тяжкое безмолвие, подобное тому, что повисает над полем сражения, когда смолкают пушки.

— Судья Картрайт? — произнес Деклан. — Вам слово.

Глава 33

5-4: ВЕРХОВНЫЙ СУД ОТВЕРГАЕТ ИСК МИТЧЕЛЛА, РАСЧИЩАЯ ДЛЯ ВАНДЕРДАМПА ПУТЬ КО ВТОРОМУ СРОКУ

Составляя от имени большинства проект решения по делу «Митчелл против Вандердампа», судья Картрайт писала: «Высказываясь в пользу президента, мы всего лишь применяем принцип суверенитета народа, составляющий основу нашего подлинно основополагающего документа: „Мы исходим из той самоочевидной истины, что… если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье“».[118]

Деклану она сказала:

— Когда становится совсем уж туго, перепуганные до смерти люди хватаются за цитаты из Декларации независимости.

— Что ж, это не худшее из прикрытий, — ответил Деклан. Сам он проголосовал за Митчелла (хоть и зажал при этом нос), избавив тем самым Пеппер от публичных поношений за то, что она сыграла на руку «нашему главному женолюбу», как теперь именовали в средствах массовой информации Председателя Верховного суда США. — И знаешь, Пеп, то, что ты написала, — это, в каком-то смысле, твоя собственная декларация независимости.

Перед зданием суда состоялось несколько демонстраций, призывавших к импичменту Пеппер, на нее дождем сыпались письма с угрозами смерти. Она и Рутинерша Рут (также проголосовавшая за Митчелла) даже вступили по этому поводу в своего рода соревнование — спорили на деньги о том, в чьей ежедневной почте угроз окажется больше и к кому из них приставят больше охранников.

Сколь ни спорным было это решение, все понимали, что спорным оказалось бы и любое другое. К тому же кризис наконец миновал, а это позволило людям вздохнуть с облегчением. И хотя несколько сенаторов осудили, бия ногами в пол, «имперский характер судопроизводства», конгресс, как целое, об импичменте даже не заговаривал.

Меньше чем через час после того, как суд обнародовал свое решение, президент Вандердамп обратился с экранов телевизоров к народу Америки. Он поблагодарил суд и сообщил, что уходит в отставку, каковая «вступит в силу девятнадцатого января» — то есть за день до инаугурации. Сменить его предстояло вице-президенту Шмидцу, который прямо на следующий же день должен был снова принести на глазах у всей страны присягу, дабы занять пост, который суд признал законно принадлежащим президенту Вандердампу. Таким образом, Шмидц становился первым в истории президентом, присягавшим два дня подряд.