Верховные судороги

— Возможно. Но именно она пришла мне в голову, когда ты не впустил меня в нашу квартиру. Что, кстати сказать, было не очень красиво.

— А науськивать на меня ФБР — это было очень красиво?

— Какое ФБР, о чем ты?

Бадди рассказал ей о визите двух мужчин, о кубинских сигарах и Интернете.

— Мне об этом ничего не известно, — сказала Пеппер.

— Ах-ах-ах.

— Честно говоря, меня не волнует, веришь ты мне или нет. Однако факт остается фактом. Ладно, малыш, мне пора. У нас там конституционный кризис заваривается. Ну и работка мне досталась. — Она усмехнулась. — Ты не напомнишь мне — с какой стати я за нее взялась?

— Вопрос не ко мне.

Пеппер встала. Бадди тоже.

— И все-таки иск насчет нарушения контракта я отзову.

— Дело твое, — пожала плечами Пеппер. — А вот через развод нам так или иначе пройти, я думаю, придется.

И она протянула ему руку:

— Как бы там ни было, мне хотелось бы и дальше называть тебя «дружком».

Бадди с пару секунд молча смотрел на нее, потом улыбнулся и сказал:

— Ходатайство принимается, — и пожал ей руку.

Она направилась к выходу из бара, однако Бадди окликнул ее:

— Послушай, Пеп.

Она обернулась:

— Что?

— «Верховный суд». Отличный получился бы сериал.

— «Сидят девять старых пердунов в мантиях и перебрасываются записками»? Не знаю, — улыбнулась Пеппер. — По-моему, это несколько скучновато.

Глава 31

— Вы уверены, что вам это будет по силам? — спросил президент Вандердамп.

Сквозь высокие двустворчатые окна в Овальный кабинет пробивался скудный свет зимнего утра. Грейдон заглянул сюда по пути в Верховный суд — на прения сторон по делу «Митчелл против Вандердампа». Выглядел он, надевший для появления в суде сшитый в Лондоне костюм, великолепно, однако президент заметил на лице старика признаки усталости. Глаза, обычно ярко-синие, казались сегодня блеклыми, водянистыми. Грейдон сутулился и то и дело промокал нос платком с вышитой монограммой.

— Нет, не уверен, — ответил Грейдон, — но теперь уже ничего не поделаешь. Alea jacta est.[108]

Президент улыбнулся:

— Приберегите латынь для суда. Там она вам понадобится.

— Я все тужился, вспоминая, когда в последний раз выступал в нем, и тут на помощь мне пришла статья в «Пост». «Последняя битва Кленнденнинна». Я предпочел бы «Возвращение короля» или что-нибудь еще более царственное. Во всяком случае, менее отдающее генералом Кастером. Ну хорошо, мне нужно еще раз пересмотреть мои заметки и уложить что-нибудь в желудок. Знаете, — подробность неприятная, но уместная, — когда я впервые выступал в Верховном суде, меня вырвало. Не во время прений, слава богу. Ладно, Дональд, вы не собираетесь пожелать мне удачи?

— Не знаю, — ответил президент. — А мы действительно хотим победить в этой битве?

— Я понимаю, о чем вы думаете. Однако оставить республику в руках Декстера Митчелла?

— Вы правы. Удачи.

— Вы читали в газете, — спросил Грейдон, — о той женщине, сеньорите Ча-Ча-Ча, или как ее? И о чем он только думал? Хотя нам это сильно на руку. Так вот, я считаю, что мы хотим победить в этой битве и не позволить Декстеру Митчеллу протянуть лапы к ядерной кнопке.

— Спасибо, старый друг.

— Не за что, не за что. Прибирать грязь, которую вы разводили, для меня было честью. Но пообещайте, что, если вы и вправду добьетесь второго срока, то звонить мне больше не будете.

Если говорить о «пиаре», неделя эта была для «команды Митчелла» далеко не самой лучшей. Рамона, как ни улещивал ее Благгер Форкморган, быстро учуяла, что в воздухе повеяло запахом дохлой raton[109] и проделала то, что грозилась проделать: рассказала о своих печалях по национальному телевидению.

— Рамона, — спросил у нее интервьюер, — правда ли, что Декстер Митчелл просил вас выйти за него замуж?

— Много раз, — ответила Рамона, выглядевшая подозрительно целомудренной в платье от Марка Якобса, выглядевшем, в свой черед, так, точно его сшили для выпускного вечера в монастырской школе. — Много раз. Один раз, когда он победил на завещании в Айове…

— На совещании.

— Ну да. Потом после первичных выборов в Нью-Гэмпшире. И после первичных выборов в Южной Каролине. После каждой его победы на первичных выборах он говорит мне: «Рамона, я развожусь с женой, чтобы сделать тебя Primera Dama».

— Первой леди. Это ведь ее роль вы с таким блеском сыграли в «Пресоше»?

Рамона промокнула глаза «клинексом» — на экране это выглядело просто потрясающе.

— Я обязан спросить у вас, Рамона, — почему вы рассказываете нам об этом именно сейчас?

— Потому что Декстер Митчелл ужасный человек, и он никогда не должен быть президентом Соединенных Штатов. Я так люблю эту страну. Знаете?

Декстер наблюдал, если так можно выразиться, за этим абсурдным спектаклем, сидя с закрытыми глазами в обществе помрачневших членов «команды Митчелла» — в номере отеля «Хэй-Адамс», приобретшем в последние дни сходство с подземным военным бункером, — даром что находился он на восьмом этаже.