— Больно? — Смойт взревел так громко, что эхо заметалось между стен.—Пытка? Я стерплю все пытки! Всё стерплю! Но не в руках этого слизняка! У меня достаточно толстая шкура. Мэгг сломает зубы о мои кости! Он беспокоит меня не больше, чем укус блохи или царапина от колючки куманики. Мне бывало хуже и в дружеской потасовке.
Он поднялся во весь свой могучий рост.
Ты говоришь о боли? — наступал он на Тарена.— Да оказаться запертым в темнице своего собственного замка в тысячу раз больнее, чем пытка раскаленным железом! Клянусь каждым волоском моей бороды! Моя крепость, а я в ней узник! Только подумай — быть одураченным в собственном Большом зале! Мою собственную еду вырвали у меня прямо изо рта! Посмели нарушить мой завтрак! Пытка? Нет, похуже! Это равно потере аппетита!
Тем временем Колл и Гвидион шарили по стенам и, насколько позволял тусклый свет, пытались обнаружить в них какую-нибудь трещину, зазор или неровность. Теперь, когда глаза Тарена немного привыкли к темноте, он смог тоже оглядеться и понимал, что все усилия друзей тщетны. Окон в помещении не было, и весь скудный свет проникал к ним сквозь крошечную решетку в двери. Пол был выложен булыжниками, плотно пригнанными один к другому. Всё было построено на совесть.
Сам Смойт, уразумев, что ищут Гвидион и Колл, покачал головой и потопал по полу громадными ботинками с железными, чуть ли не лошадиными, подковами.
— Крепкий, как скала! — гордо вскричал он.— Я знаю это, потому что сам выкладывал и вбивал булыжники в землю. Не тратьте сил, друзья мои. Стены рухнут не раньше, чем я сам. А уж я-то сколочен крепко!
— Как глубоко под землей твоя темница? — спросил Тарен, хотя надежды на побег исчезали с каждым мгновением.— Можем ли сделать подкоп?
Темница? — зарычал Смойт.— У меня нет больше темниц в Каер Кадарн. Когда мы виделись в последний раз, ты назвал мои темницы бесполезными. Ты был прав, поэтому я замуровал их. Теперь в моем королевстве нет преступлений, которые я не мог бы разрешить или даже предотвратить только словом. Тот, кто слышит мой голос, тут же исправляется или меняет свое мнение. Темница! Ха! Это запасная кладовая.
Он сердито заворчал.
— Хм, стал бы я делать так прочно какую-то темницу!—Смойт грохнул кулаком по стене —Пусть Мэгг приносит свое железо и плети! Я не стану на них обращать ни малейшего внимания, когда меня терзают мучения пострашней его пыток! Кладовая находится рядом с кухней! Я не набивал свое брюхо уже два дня! А ему, моему ненасытному брюху, кажется, что уже два года! Подлый предатель без конца празднует. А я? Мне всего лишь достается запах его праздничных кушаний. О, он заплатит за это! — вскричал Смойт.—Вот этими руками я выдавлю из его хилой глотки все пудинги и пирожные, которые он когда-либо глотал!
Гвидион подошел к разъяренному Смойту.
— Твоя кладовая может стать нашей могилой,— сказал он мрачно.— И не только нашей, добавил он. Ффлевдцур Пламенный ведет своих спутников сюда. Челюсти Мэгга могут сомкнуться на их шеях так же крепко, как сомкнулись на наших.
Глава пятая НАБЛЮДАТЕЛЬ
Хотя Ффлевддур довольно быстро привел Эйлонви, короля Руна и Глю к гавани на Аврен, их возвращение с корабля оказалось не таким скорым. Сначала король Моны совершенно неожиданно кувырнулся через голову своей серой в яблоках лошади, когда она вдруг резко остановилась, чтобы попить воды из реки. Несчастный король вымок до нитки, но не это расстроило его. Во время падения пояс Руна расстегнулся, и меч нырнул на дно. Рун не успел поймать его, потому что и сам запутался в лошадиной упряжи. Пришлось нырять в реку Ффлевддуру. Он достал меч, но вымок с ног до головы. Глю теперь упирался и свирепо протестовал, не желая ехать в седле позади мокрого барда.
Тогда иди пешком, упрямый коротышка,— вскричал раздосадованный Ффлевддур, дрожа и прихлопывая себя по бокам, чтобы согреться.— И по мне лучше, чтобы ты топал в обратном направлении. Надоел!
Глю только высокомерно фыркнул и отказался даже пошевелиться.
Эйлонви нетерпеливо топнула ногой.
— Не собираетесь ли вы немного поторопиться? Мы отправились сопровождать Гвидиона и заботиться о нем, а едва можем позаботиться о себе.
Бывший великан наконец согласился ехать с Эйлонви на ее Ллуагор, и они снова готовы были двинуться в путь. Но на Ллиан вдруг напало игривое настроение. Она носилась на своих огромных мягких лапах, прижималась к земле и вдруг взвивалась в воздух, не даваясь в руки. Однако Ффлевддур изловчился и вцепился в ее золотисто-коричневую шею. Он повис на ней, упираясь ногами в землю и не позволяя ей упасть на спину и кататься по траве.
— Она... редко вытворяет такое...— выкрикивал бард, взлетая вместе с прыгающей кошкой.— Она... на самом деле... довольно хорошо... ведет себя! Не стоит... ругать ее. Это ни к чему... не приведет!
В конце концов он умудрился одной рукой сорвать с плеча арфу и тронуть струны. Ллиан тут же затихла, а барду пришлось играть до тех пор, пока Ллиан окончательно не успокоилась и стала мягкой и покорной.