Верлойн

– Да, барон. Я возьму его себе. – Шакор улыбнулась. – Это и будет мир, который мы заключим. Придется потрудиться, ибо воля твоя сильна, но я справлюсь. К сожалению, девушек в вашем отряде нет, придется мне некоторое время носить мужское тело. Иди ко мне, Верлойн, приблизься. Ты же знаешь, что так и должно быть. Приди, и мы станем одним целым, одним существом.

Глаза ведьмы запылали еще ярче. Верлойн почувствовал, как чужая воля подавляет его разум, пытается опутать его невидимыми путами, подчинить... Воля барона слабела с каждым словом Шакор, Верлойн отчаянно сопротивлялся, но силы оставляли его. Он как в забытьи сделал шаг вперед, и тут что-то просвистело в воздухе, и Шакор с воплем отлетела к стене. Из ее плеча торчала стрела, пронзившая плоть ведьмы насквозь.

Чары мигом исчезли – Верлойн очнулся и затряс головой, Тиглон и Алдруд вынырнули из темных глубин забытья. Путники обернулись и увидели, что в дверях стоит бледный Дрюль, держащий в вытянутой левой руке лук с еще звенящей тетивой. Верлойн повернул голову к ведьме...

Шакор стояла у стены со стрелой в плече и смотрела на путников злобно и насмешливо.

– Глупцы, – сказала она, взявшись за древко стрелы. – Вы не понимаете, с кем связались. После поединка с Гискаром я наложила на себя заклятие, оберегающее меня от оружия смертных. Ваше оружие не способно причинить мне никакого вреда!

С этими словами ведьма сломала древко и отшвырнула его в сторону.

– Говоришь, не способно? – спросил Верлойн, шагнув вперед и занося для удара Лодрейст. – А что ты скажешь об этом?

Ведьма зашипела и взмахнула рукой. Лодрейст как будто вырвали из рук барона, меч кувыркнулся в воздухе и, зазвенев, упал на каменный пол у стены.

– Даже Лодрейст! – крикнула Шакор. – Вы все погибнете тут! Все! Глупцы! Зря вы вошли сюда, зря понадеялись на свою мощь! Вам не победить меня! Меня, великую Шакор!

Колдунья закрыла глаза, собирая силу, чтобы одним мощным ударом парализовать сразу всех путников. С радостью отметила она, что силы ее не уменьшились от ранения – казалось, они даже возросли. Шакор открыла глаза, взмахнула руками и вдруг закричала.

Ее крик заставил путников пригнуться, но этот крик не был направлен на них. Он был направлен в никуда. Это был крик боли. Из груди ведьмы торчал Лодрейст, который вошел в тело Шакор почти по рукоять. Колдунья дико кричала, корчась от боли и пытаясь вытащить лезвие из груди. Наконец она рухнула на пол, судорожно забив руками и ногами; черная кровь хлынула из ее горла, заливая каменные плиты.

Путники в ужасе наблюдали за умирающей колдуньей. Алдруд был бледен как полотно – это он подобрал Лодрейст и изо всех сил метнул его в Шакор. Вид прекрасной девушки, извивающейся в собственной крови на каменном полу, настолько поразил Странника, что он на время потерял способность ясно воспринимать реальность.

Шакор согнулась в конвульсии, и из ее горла вместе с кровью вырвался булькающий хрип:

– Ты... не то... барон, – быстро мутневшие глаза смотрели на Верлойна.

Барон отшатнулся.

Ведьма разогнулась и, дернувшись пару раз, замерла. Она была мертва.

Путники привели в чувство Малса, который не помнил ничего с того момента, как все улеглись спать. Однако не стали ему ничего объяснять; они желали лишь одного – побыстрее покинуть жилище ведьмы.

У всех было подавленное настроение. Алдруд и Тиглон задержались, сваливая в кучу колдовские книги. Найдя на одной из полок масло, они полили им всю комнату. Затем, стараясь не смотреть на труп Шакор, вышли. Тиглон прихватил факел, который снял с одного из треножников. Выйдя за порог, тиг обернулся и швырнул горящий факел на груду книг посреди комнаты. Древняя бумага занялась мгновенно.

Путники сели на коней и поскакали на северо-запад. Напоследок Верлойн оглянулся.

Позади него вставало солнце и горело жилище Шакор. Яркие языки пламени лизали соломенную крышу, от огня исходили потоки жара, заставляя круг солнца и бледно-голубое небо дрожать. Эта картина навсегда запечатлелась у барона в голове. Жизнь состоит из эпизодов... Из эпизодов...

Наступал новый день.

* * *

Был полдень, когда путники достигли Ридела. Огромная река в том месте, куда они выехали, быстро несла свои воды, приближаясь к Черным скалам. Поток можно было назвать даже бурным, что было удивительно, учитывая ширину реки, – противоположный берег был едва виден.

Степь обрывалась у крутого склона, который вел к воде. Недалеко внизу шумели заросли камыша, шелестя от ветра, дующего с реки. Отряд спустился к реке, и путники решили устроить привал. Помыв лошадей, торопливо умылись сами и уселись перекусить.

Прохладная речная вода освежала, но след, оставленный ужасными воспоминаниями прошедшей ночи, был все еще свеж, и путники молчали, стараясь не смотреть друг на друга. Всех тяготило чувство, что они совершили преступление. Всех, кроме Малса и Мидлора, которые ничего не видели. Мидлор сторожил лошадей во дворе и поэтому не был свидетелем ужасного действа, разыгравшегося в доме Шакop. Что же касается Малса, то он в своей тяге к страшным историям докучал путникам расспросами.